– Пожалуйста, перестань пить, – жалобно умоляю его, следуя к нему.

– Уйди! – гаркает Лукас, опустив бутылку.

Пока что он не выглядит пьяным, но я не знаю, на что он способен в нетрезвом состоянии.

– Нам нужно поговорить, – я складываю руки под грудью и смотрю на Блэнкеншипа в упор. – Ты не можешь ненавидеть меня за этот поцелуй.

Он рассмеялся утробно. Болезненно. Заходил кругами, как рысь, вокруг девушки, которая безнадежно в него влюблена.

– Нет, я могу. Я могу! Ты не оттолкнула Маркуса, ты разрешила ему прикоснуться к себе. И я ненавижу тебя за это.

Его слова, наполненные омерзением, вызывают новый обильный поток слез. Я медленно качаю головой, можно подумать, отрицая ожесточенные изречения Лукаса. Его переписка с Джорджиной Дэшвуд не дает покоя. Я не смекнула перейти на ее профиль, увидеть, какая она. Вероятно, мне было бы проще с уверенностью в том, что я лучше нее. Красивее, сексуальнее…

– Что за двойные стандарты, Лукас? – мне ничем не замаскировать страдания и сокрушение, раздирающие меня на части.

Он недоуменно хмыкает.

– Я не хотела читать твой диалог с бывшей, но тебе следовало, на худой конец, не допустить мне добраться до него. – Я бросаю ему брезгливо: – Не смотри на меня так. Выключай компьютер до того, как уйти к прежней подружке.

Огромного труда стоил следующий разворот, а подкашивающиеся колени бесконечно обессилены. Ноги ватные, мне тяжело передвигаться на них, но я не желаю находиться с Лукасом здесь. Я не знаю, что делать дальше. Он был у нее, у бывшей. И плевать, что у нее проблемы с парнем. Как это выглядит со стороны?! Почему кто-то третий вмешивается в жизнь двоих, любящих друг друга, людей.

Такое впечатление, что я стою в темном тоннеле, а уродливый циничный смех Валерии и Джорджины, звенящий в глубинах подсознания, запутывает меня. Мне не выбраться из темноты, в которую они меня засунули.

– Погоди, погоди… – Лукас плетется за мной.

Схватив вдруг меня за запястье, рванул на себя. Мы синхронно посмотрели вниз, на его руку, что обхватила мою.

– Отпусти, – убирая покатившуюся слезу со щеки, говорю.

– Подожди… что это? – Блэнкеншип знатно хмурится, разглядывая отметины под изысканным браслетом.

В порыве исступления я и не заметила, что так по-садистски впивала украшение себе в кожу, что выступило несколько капель алой крови. Они размазались по кисти, хорошо выделились интенсивным цветом на фоне светлой кожи.

– Ты себя специально ранила?

Я отпираюсь, качнув молниеносно головой.

– Дай мне уйти.

Ладонь Лукаса возносится к локтю, дабы не делать больно. Я напрягаюсь, чтобы не зареветь. Он так внимательно рассматривает сначала левое мое запястье, а потом поднимает вторую руку и делает то же самое с правым. Пальцем дотрагивается до мелких ран под браслетом. Я вздрагиваю от малозначащей боли.

– Извини, – говорит он сердечно, его пальцы касаются моих скул, и Лукас смахивает очередную порцию слез, не задержавшихся под ресницами.

Я отпихиваю его от себя с присущей мне в данный момент злостью.

– Не делай! Не делай так! Не притворяйся, что тебе не все равно!

На удивление, Лукас даже не опьянел. Я захожу в спальню, не зашторенные окна которой выходят на оживленный в ночи проезд. Он соблюдает тот же курс.

– Мне и не все равно, Ева. Это ты испортила все, – голос его больше напоминает хрип.

Стащив чемодан с верхней полки шкафа-купе, оборачиваюсь к Блэнкеншипу, готовая воевать с ним, если необходимо, но лишить его этой чертовой эгоцентричности.

– Неужели? Давай я напомню тебе, что после совместной пробежки в Монти в этот же день ты строчил сообщения своей бывшей подружке! – размахиваю руками; меня распирает от несправедливости Лукаса ко мне. – Она прислала тебе ваши общие фотографии, где она лежит возле тебя оголенная, а ты ее обнимаешь. И что написал ты? «О, да, ты очень горяча»?! – воссоздаю в памяти прочитанный месседж.

Британец зажал между ладонями нос и громко выдохнул. Спустя несколько мгновений, прежде чем начать высказывать свою точку зрения, он пресекает все мои попытки сложить одежду в чемодан. Он цепляется в мои руки выше локтей и окидывает пылающее лицо пронзающим недобрым взглядом.

– Господи, – выдавливает Лукас слова, словно зубную пасту из практического пустого тюбика, – да я просто дурачился. Зачем ты вообще копошилась в моем ноутбуке?!

Стараюсь вырваться, однако это так же маловероятно, как и лезть из кожи вон, чтобы самостоятельно выбраться из колодца. В настоящую минуту захват Блэнкеншипа – спартанский.

– Я просто включила музыку, понятно? А потом… так получилось! Ты ушел, оставил мне жалкую записку с десятком букв… Чего ты ждал?

– Как минимум того, что ты не станешь рыться в моем лэптопе!

– Я и не рылась!

Повышенные тона, судя по всему, в ближайшее время вынудят персонал отеля подняться к нам. Опасение услышать стук в дверь сковывает. Я настолько раздражена, что не потреплю, если меня отчитают. Хотя сомнительно, что кто-то выразит претензии спутнице Лукаса Блэнкеншипа.

– А что же ты делала? Что?

Волнистые, не до конца высохшие, волосы спадают мне на лоб, когда все же удается обрести свободу. Я отхожу назад, чтобы у Лукаса вновь не вышло сцапать меня.

– Ты написал Джо, что трахнул бы ее, «как следует»! – я заплакала еще отчаянней. – Снял бы это на камеру… – всхлипывая, опускаюсь на прикроватную тумбу, старинный светильник скользит по деревянной поверхности, встретившись с моей спиной. – Ты написал… что снял бы это на видео…

Лукас в два счета оказывается рядом и, согнувшись, встряхивает меня, словно тряпичную куклу.

– Это просто сообщения. Я не собирался ничего из этого исполнять. – От Блэнкеншипа немного разит спиртным, но густой и благородный аромат парфюма все-таки доминирует. – Мы иногда переписываемся с Джорджи, но у меня ничего нет с ней. И быть не может. Все кончено. Ты внимательно читала? – он хмурится, издевательски вопрошая. – Я написал, что отправил бы потом видео Чарли, к которому она от меня ушла. Это несерьезные слова с моей стороны.

Я поднимаюсь на ноги, Лукас убирает руки. Принимаюсь ходить из одного угла в другой, как тигр в клетке. Накатывает нестерпимая волна боли, смывающая остатки здравого смысла, и тогда я сбрасываю с коричневого комода – напротив кровати – личный блокнот, туалетную воду Лукаса и его электрическую бритву. Флакон с духами попадает на плотный узорчатый ковер и благодаря этому остается целым.

Окна. Нужно открыть окна, иначе я задохнусь. Это не я – я с такой силой не умею ревновать. Вот что означает любовь? Душевные муки? Быть в кого-то влюбленным – значит непрестанно ревновать этого человека?

Схватившись за голову, подаюсь назад.