могла взять на руки одну из своих хрупких гувернанток и под её громкий визг перенести из одной комнаты в другую. «Наша добрая толстая Гав Гав», — дразнили её сестры за полноту.

Анастасия. «Наша Настаська» — так называли самую младшую. Баловницу, зачинщицу любых проказ. Училась плохо, временами могла вести себя грубо. Играя с другими детьми, поцарапать или схватить за волосы. А при этом — умела развеселить любого. Так что нередко её называли — «Солнечный луч». А чаще — Швыбзиком. Ей постоянно хотелось прыгать, веселиться и… крушить всё, что вокруг.

У маленьких княжон не было отдельных комнат. В одной жила «старшая пара», Ольга и Татьяна. В другой — «младшая», Мария и Анастасия. А ещё они придумали собственное секретное сообщество и назвали его ОТМА — по начальным буквам четырёх имён: Ольга, Татьяна, Мария, Анастасия. Это слово они использовали для подписи писем и открыток. Всегда вместе, неразлучно и в радостях и в несчастьях. Один за всех. И все — за одного!

На стенах, над простыми складными армейскими кроватями, висели иконы и фотографии. Личные вещи хранились в тумбочке. Каждое утро — холодный душ, вечером — тёплая ванна. Разные уроки. Английский и французский языки, основы правописания, история и география… Рукоделие — как только научились держать в руках иголку.

На завтрак обычно подавали овсяную кашу, хлеб с маслом, молоко и мёд. Одежда и обувь переходили от старших к младшим. А шкафы вовсе не забиты дорогими игрушками, как это было в других обеспеченных семьях. Даже великолепные куклы, которые отправила правнучкам английская королева Виктория, доставали редко, только по праздникам.

Мало кто догадывался, проходя мимо дворца, что четыре сестры, дочери самого́ императора Николая II, живут просто, скромно и размеренно. Уже в этом — их необычность. Но это — только начало.

Однажды на море

Устроившись в широком мягком кресле, княжна Мария читала «Мещанина во дворянстве» Мольера. Рядом стояла ваза, доверху наполненная овсяным печеньем, которым она неспешно закусывала. Вокруг, за бортом, — плескались волны и звучал весёлый смех. Лето! Солнце! Ливадия! Любимая солнечная Ливадия и яхта «Штандарт». Вот она, самая настоящая, самая лучшая жизнь.

На роликах вихрем промчались сёстры — Татьяна, а за ней Настася. Гладкая деревянная палуба как нельзя лучше позволяла разогнаться. На таком чудесном приспособлении — лети-не-хочу, только успевай вовремя тормозить. «Да уж… — подумала Маша, — а мне и здесь хорошо, в уголке. Так тепло, так уютно. И книга интересная. Печенье вкусное. Что ещё надо? Пока что, пожалуй, достаточно. А вот когда вырасту, выйду замуж. И, надеюсь, рожу двадцать детей. Конечно, так и будет. Вот счастье-то…»

— О-о-оп! — вновь промчалась Настася.

А за ней Татьяна.

Спускалась тёплая крымская ночь, наполненная ароматами южных цветов. В небе появились первые бледные звёзды, и строчки книги стали неразличимы…

— Мои дорогие, пора спать… — выглянула на палубу Мама́. — Завтра мы встанем пораньше. В шлюпках, вместе с офицерами, поплывём на берег. Будем собирать на лужайках цветы.

— Ура! — дружно обрадовались сёстры. — Ещё возьмём с собой бадминтон!

И только Настя нахмурилась.

— Что-о-о? Спа-а-ать? — протянула недовольно.

И как гром грянуло:

— Не хочу! Нет-нет-нет!

И разогналась в другой конец. Вжух! Только волосы мелькнули.

— Анастасия!

Маша знала, что, скорее всего, всё закончится как обычно. Младшая сестра будет кричать и дрыгать ногами, пока её будут укладывать спать. В тесной каюте так скучно… вот если бы не спать до утра и встретить рассвет!

Но, вопреки обыкновению, сделав на роликах ещё один круг (раз — туда, два — обратно), она стала послушно снимать ролики, а потом подбежала к Маше.

— Что читаешь?

— Мольера… знаешь, пьеса… такая смешная.

— Как здо́рово! — загорелись глаза девочки. — Раз смешная — непременно поставим. Пьеса — для театра! Её же нельзя читать! Ай-яй… только играть. На то и пьеса. Ладно, так и быть. Буду режиссёром.

— Швыбзик, Машка, где вы? Младшая пара, ау!

— Да идём… — вздохнула Мария, почему-то ощутив себя одинокой.

Наверное, жалко стало лучезарный день, который закончился так быстро. И чего-то ещё неведомого — тоже жаль. Но грусть была светлая, нежная. Такая, какая только и может быть под тёплым, бескрайним небом. Среди такого же тёплого, бархатного моря…

Взявшись за руки, маленькие княжны спустились вниз. На палубе стало тихо. Только возле кресла остались крошки, а ваза была пустой. Совсем. Тёмные волны глухо вздымались за кормой, навевая приятные сны…

Алексей

Бедный брат, цесаревич Алексей. Он страдает редкой, но очень опасной болезнью — гемофилией, несвёртываемостью крови. Любое падение или незначительная царапина грозят смертью. Кровь может так и идти, не останавливаясь, а на месте ушибов возникают огромные гематомы[1], которые страшно болят. Поэтому ходить нужно осторожно. Осторожно прыгать. Не дразнить кота. Не кататься на велосипеде. Не…

Несчастье всегда приходит неожиданно. Несмотря на все старания его избежать. Вот Алексей утром неудачно, второпях, прыгнул в лодку и сильно ударился.

Вечером у него поднимается температура, сильная боль не отступает. Сёстры не отходят от его кровати. По очереди сидят рядом. Цесаревич мечется в постели, плачет и кричит.

Вновь и вновь его осматривают доктор Боткин, другие врачи. Но они ничего не могут сделать. Медицина бессильна. Уже идут четвёртые сутки, а мальчику не легче…

«Господи, помилуй меня!» — вскрикивает он при каждом приступе боли; истошный крик переходит в хрип. Ольга склоняется, поправляет подушку.

А в это время в зале на первом этаже идёт торжественный приём, который невозможно отменить. Александра Фёдоровна встречает высокопоставленных гостей, польских дворян. Княжны, одетые в нарядные платья, стараются улыбнуться. Никто не должен знать об их страшном горе.

— Занавес открывается! — бодро возглашает Анастасия. — Жан Батист Мольер. Мещанин во дворянстве. Явление первое.

В конце спектакля гости рукоплещут. Какая милая постановка! Дамы наводят лорнеты. Хочется рассмотреть костюмы поближе.

«Больно, больно, больно…» — страдание беззвучно пульсирует, пронизывая этажи. Там, в дальних комнатах, умирает любимый брат…

Раскланявшись, княжны опрометью бросаются наверх. За ними следом — бледная, уже без тени светской улыбки, Мама́. В её глазах застыл ужас.

— Больно… — хрипит цесаревич. На какое-то мгновение ему становится чуть легче. Он смотрит ясно, спокойно, отрешённо… Черты его лица обострились.

— Мама, — шепчет пересохшими губами, — когда я умру, не забудь поставить маленький памятник на моей могиле.

К вечеру врачи потеряли последнюю надежду. Они ничем не могли помочь. Наследник умирал, и нужно было подготовить к этому народ. Для газет было составлено краткое объявление и просьба сугубых молитв о здравии.

Эта новость всколыхнула