«Мы знаем то, чего не знают они, — любил говорить доктор Проктор. — Мы знаем, что если друзья готовы всегда и во всем помогать друг другу, то один плюс один плюс один будет не три, а гораздо больше».

И это была чистая правда. Но дружба дружбой, а писать письма профессор, как оказалось, не любил. Коротенькая открытка — это все, что они получили за три месяца, прошедшие с тех пор, как профессор оседлал свой мотоцикл, натянул кожаный шлем и, простившись с Лисе и Булле, отправился в Париж на поиски своей давней любви — девушки по имени Жюльет Маргарин. Жюльет загадочным образом исчезла много-много лет назад, когда доктор учился во Франции. На стене в лаборатории профессора висела фотография тех времен, когда они встречались. Оба выглядели там такими счастливыми, что Лисе не могла смотреть на снимок без слез. Собственно, Лисе и уговорила доктора Проктора отправиться во Францию и найти Жюльет.

— Очень странное! — повторила Лисе. — Взгляни-ка.

Она протянула открытку Булле.

— Гм-гм, — пробормотал тот.

Остановившись под ближайшим уличным фонарем, Булле стал внимательно изучать открытку, с умным видом продолжая мычать «гм-гм».

— Открытка из Парижа, — сказала Лисе и ткнула пальцем в черно-белую фотографию, снятую, видимо, ранним пасмурным утром.

На картинке была изображена большая площадь, по ней прогуливалось множество народу с зонтиками, в том числе мужчин в черных цилиндрах, и все же площадь почему-то казалась пустоватой. Если бы не слово «ПАРИЖ» внизу, трудно было бы поверить, что дело происходит в славной столице Франции.

— Ты видишь то же, что и я? — задумчиво спросил Булле.

— А что ты видишь?

— Мне кажется, на площади чего-то не хватает. Или на фотографии.

— Может быть, — сказала Лисе.

Она чувствовала, что Булле прав, но не могла определить, чего же не хватает.

— Кроме того, открытка вся покоробилась… — Булле осторожно согнул карточку. — Она промокла, потом ее высушили. Ты что, читала ее в ванной?

— Конечно нет, — сказала Лисе. — Ее такой и принесли.

— Ага! — воскликнул Булле и высоко поднял маленький пальчик с обгрызенным ногтем. — И снова гений всех времен и народов Булле своим великолепным умом находит единственно верную разгадку тайны! На открытку упали капли дождя еще тогда, в Париже!

Лисе заморгала.

— Откуда ты знаешь?

— Элементарно, моя дорогая Лисе. Это ясно из открытки. Читай.

Булле вернул ей открытку.

Лисе не нужно было перечитывать послание, она проделала это уже раз двенадцать и выучила текст наизусть. Но вы вряд ли читали его, поэтому посмотрите сами:

— В Париже был ливень, что тут непонятного? — заявил Булле, очень довольный своей проницательностью, и отдал открытку Лисе, а сам принялся изучать изгрызенные ногти на других пальцах, прикидывая, куда бы еще вонзить зубы.

— Странность не в том, что открытка промокла, — сказала Лисе. — Странность в самом тексте! Например, кто такие Есил и Еллуб?

— Может быть, он забыл, как нас зовут? — сказал Булле.

— Нет, там, где адрес, он правильно написал: Лисе Педерсен, — возразила Лисе.

— Гм, — пробормотал Булле, но уже не с таким умным видом, как раньше.

— Есил — это Лисе, если читать задом наперед, — сказала Лисе.

— Элементарно, — подхватил Булле и прочитал слово задом наперед. Действительно, Есил превратилось в Лисе. — Но что за штука Еллуб? — спросил он.

— Угадай! — простонала Лисе и заморгала своими красивыми глазами.

— Та же самая Лисе, только сверху вниз?

— Нет, это Булле задом наперед!

— Хе-хе, — усмехнулся Булле, показав ряд крохотных зубов. — Я пошутил. Это же элементарно. — Однако уши его немного покраснели. — Но если ты и так все поняла, что тебе не нравится?

— Странно вовсе не это! — рассердившись, закричала Лисе.

— А что?

— Все остальные слова!

Булле развел руками.

— Лисе, доктор Проктор пишет нам о том, что в Париже был ливень. Дожди в октябре вполне нормальное явление. Даже в пустыне Калахари в октябре бывают дожди. Они идут так долго, что вся пустыня оказывается под водой, и пятнисто-дымчатый намибийский носорог — этот упрямец, который отказывается учиться плавать, — стоит на дне, задержав дыхание, до самого ноября. Ничего странного, что в октябре в Париже идет дождь.

— Пятнисто-дымчатый намибийский носорог? — недоверчиво посмотрела на него Лисе.

— Да-с! — ответил Булле. — О нем говорится на странице шестьсот двадцать книги «Животные, которых, на твой взгляд, лучше бы не было».

Лисе вздохнула. Булле часто ссылался на эту толстую книгу, стоявшую, по-видимому, на дедушкиной книжной полке. Но сама Лисе и никто из ее знакомых никогда в жизни не видели книги «Животные, которых, на твой взгляд, лучше бы не было».

— Ну а что насчет этого «туп»? — спросила она. — Что бы это значило?

— Все предельно ясно, — ответил Булле. — Туп — это французская единица измерения, приблизительно то же, что миллиметр в Норвегии. К примеру, по радио говорят, что за последние сутки выпало столько-то миллиметров осадков, то есть дождя. В Париже говорят, что выпало столько-то тупов.

Лисе посмотрела на него с сомнением:

— А что означают другие слова? Например, «йом»?

Булле пожал плечами:

— «С приветом к вам доктор Проктор». Вроде бы немного похоже на шведский язык. «Хейя, хейя, йом, йом», как-то так.

— Бред сивой кобылы! — фыркнула Лисе. — Во-первых, доктор Проктор не швед, а во-вторых, он профессор и умеет нормально писать.

— В самом деле? — протянул Булле и почесал подбородок с левой стороны, чтобы скрыть внезапно вспыхнувший румянец.

Лисе снова вздохнула:

— Ну и зачем он сообщает нам об этом ливне?

Булле снисходительно откашлялся.

— Послушай, моя драгоценная бестолочь, тут все ясно как пень. Количество тупов осадков может достичь такого уровня, что весь Париж окажется затоплен. И тогда из Северного моря приплывут гренландские тюлени и станут путаться в ногах у парижан, когда те поплывут к булочнику покупать французский батон. Когда тебя цапают за ногу по дороге в булочную, это неприятно. хотя и не смертельно.

— Хватит, Булле! — предостерегающе сказала Лисе.