Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А зря. Я так понимаю теперь, что детей иногда всё же нужно наказывать. Но — лишь за дело! Это как в Библии: «тот, кто жалеет розгу, портит дитя своё!..» Но всё же… Когда я вспоминаю…
Нет — НЕ ТАК, БУДЬ ОНО ВСЁ ПРОКЛЯТО!!!
Ничего мне вспоминать НЕ НАДО!!!
Всё это продолжает стоять в глазах, и ощущаться всем телом, всеми кишками, отдаваясь в позвоночнике электрическими разрядами: что ночью… когда просыпаюсь, как ощипанный цыплёнок, весь в гусиной коже, липком поту, и с диким криком… (Раньше иногда прибегал Роджер, но потом я запретил… Я рассматриваю это как часть… Искупления, наверное. Мои кошмары — это только моё достояние!
И я никому не позволю мешать мне смотреть их. И уж тем более — меня ЖАЛЕТЬ!!!)
Что днём — иногда картины столь реальны, что приходится моргать, трясти головой, или пить чёртов кофе. Или что там окажется под рукой. А иногда — что греха таить! — в минуты осмысления, когда нападает «сплин», или депрессия, я и сознательно, словно хирург, извлекаю из ножен памяти, заглушенной самоубеждением, клинок острейшей боли — то, что режет душу, словно бритвой по глазному яблоку: омерзительно, дико! Заставляет сердце трепетать, легкие — гореть, а тело — покрываться ледяным потом…
Даже не знаю с чем сравнить это ощущение — будто иголкой ведут по стеклу!
Я-то про себя точно знаю — да, психика… Нарушена. Мягко говоря. Но ни к какому психоаналитику я не пойду! И пусть я осознаю, что не совсем адекватен…
Это — мое прошлое, мои воспоминания! И где-то в глубине души я, наверное, даже горжусь и молча рисуюсь ими перед другими — вот, завидуйте, пресно-приторные, ОБЫЧНЫЕ: у вас таких воспоминаний точно нет! И никогда не будет!
Я — псих? Мазохист? Шизофреник? Маньяк?..
Очень даже возможно.
Да что там возможно — точно!
Плюс полный набор всех мыслимых и немыслимых Комплексов — от эксгибиционизма до Мании Величия! (Да, я — Велик, как никто! Я — техногенный Гений! (Черт, звучит тавтологично… Зато — по сути верно!) И то, что я сделаю — часть жестокой Игры, призванная подтвердить обоснованность хотя бы этой части моих Комплексов!)
Но в том, что я… Неадекватен — нет моей вины: меня таким сделали. Сознательно уродуя юную и так легко изменяемую, вылепливаемую как из пластилина, детскую психику. А повернуть стрелки назад я, наверное, смог бы…
Но — не хочу! Да, я не желаю быть нормальным!
Правильно, уже десять раз можно было бы излечиться — гипноз, сеансы у психоаналитиков, водка, наконец — как сделали или делают все те, кто… Словом, остальные братья и сёстры.
Что пытаются «вписаться» в Социум.
А вот я — не пытаюсь.
Или мне доставляет извращенную радость сознание того, какой я умный. И изобретательный. И, скорее всего — я такой именно благодаря «обработке»…
Нет, я не буду лечиться, и посещать психоаналитиков и терапевтов.
Потому что уверен — все мои «лечившиеся» сотоварищи продолжают видеть кошмары. И просыпаться в панике, в насквозь пропотевшем белье, со сведёнными судорогой мышцами и перекошенным беззвучным криком лицом. Потому что какой психоаналитик, пусть даже с помощью гипнотерапии, поможет полностью забыть такое?!
Темнота карцера, связанное в козла* онемевшее тело, и чёртова соль под голым боком, разбитые в кровь губы и насыпанный в глаза перец — разве это можно забыть?!
* человеку связывают руки и ноги, соединяя их за спиной.
А пинки в живот и пах окованным носком сапога, когда с замиранием сердца гадаешь: куда придется следующий удар? А мешок на голове, и верёвка на шее, которая то стягивает, то вновь пропускает сквозь горящее горло крохотную порцию воздуха?.. А панические мысли — вдруг всё, такое пока короткое земное существование, вот так и закончится: если внезапно в голове мучителей сверкнет, разгораясь прихотливым отсветом адского пламени, некое воспоминание, или нахлынет припадок беспричинной ярости на весь мир? И кровожадный Зверь их подлинной, глубинной, Сущности, выберется наружу?!
Или они попросту отвлекутся, забудут на секунду ослабить давление удавки, поглощенные беседой, забудут что у них в руках — чья-то Жизнь, и не позволят глотку воздуха ворваться в горящие, трепещущие и раздираемые удушьем, легкие… А бочка — бочка обитая изнутри заточенными гвоздями! — так, что не прислонишься, не распрямишься, и даже не сдвинешься — в томительные часы, (кажется — что дни ожидания!) пока они не откроют крышку…
А не сдвинешься — чтобы не пораниться, не истечь кровью, и, потеряв сознание от слабости, не рухнуть на только и ожидающие этого отточенные острия, которые уже не позволят вырваться из цепких лап ее Величества мучительной Смерти!
И всё это — в кромешной тьме, и абсолютной тишине, когда знаешь: кричи — не кричи, никто не услышит, а палачи придут, только когда решат прийти. Сами. А не выживешь — так и ладно. Там же, за садом, где уже восемь безымянных могил — да никаких не могил, а тщательно закопанных и замаскированных ям с телами! — они ночью выроют новую… И закопают в случае чего. Сообщив, конечно, в полицию, что ты пустился в бега!.. Только Вера, фанатичная и слепая Вера в то, что вытерплю, и отомщу, когда вырасту, и поддерживала тогда, в так называемом детстве…»
Когда хэрр Магнус Ханссон входил в свой банк, дождь только начинался. Шофер, открывший ему дверцу и подержавший зонтик, пока он дошел до парадного, откозырял на его кивок, и величаво и плавно, словно Линкор, двинул монументальную машину — в гараж. Задержавшийся на крыльце Ханссон убедился, что зрители — некоторые прохожие даже замедлили шаг! — «оценили» его приезд по достоинству.
Это всегда так приятно — знать, видеть, что ты произвел впечатление!
Первые крупные, «породистые», капли серыми точками начали возникать на асфальте улицы — словно кто-то бесшумно, но неумолимо, вгоняет в мостовую гвозди…
Хитро усмехнувшись в аккуратно подстриженные усы, хэрр Ханссон погладил отполированное его цепкими пальцами корневище экзотической секвойи, которую ему преподнесли на пятидесятилетие друзья, и которое уже двадцать лет верно служило в качестве рукоятки любимого зонтика: открывать монументальное полотнище не пришлось. Так что не придётся и сушить. Обратно его точно так же быстро и удобно доставит личный «Мерседес-Майбах», а уж дома дворецкий пошлёт кого-нибудь подержать над ним один из домашних зонтиков, пока он пройдёт до парадного входа особняка. Председатель правления четвёртого по объёму оборота Банка страны имеет право на маленькие личные удобства.
— Доброе утро, хэрр Ханссон! — на приветствие услужливо открывшего двери и склонившегося в почтительном