и убить их, чтобы расквитаться, дать почувствовать и другим те унижения и боль, что выпали в детстве на мою… На наши доли.

Как же назывался этот фильм? А, да — «Не вижу зла».

А что — неплохое психологическое исследование. Ребёнок, воспитанный в клетке, становится послушным и беспринципным орудием в руках ханжи-пуританки… Жаль, про клетку показали мало.

А как насчёт ребёнка — детей! — воспитанных в концлагере? Или — в гестапо? Или — в застенках Инквизиции?!

Кем они ощущали бы себя?! Изгоями? Мучениками? Нелюбимыми, и без причин забытыми Обществом, забитыми, задавленными гнётом мучений и унижений… Рабами, которых заставляют ежедневно драить унитазы, и протирать специально обоссанные полы, и вообще выполнять всю ту работу, за которую денежки платят как раз их мучителям-садистам?! А ещё вспоминаю один из рассказов Джека Лондона — о мальчике-эскимосе. У которого умер отец-кормилец, и ему с матерью приходится довольствоваться объедками от стола племени. Ведь он — не сдался на волю Провидения! Нет — он думал!!!

Нужда и отчаяние вынудили его изобрести что-то совсем новое: тонкие полосы китового уса, заострённые с концов. Которые он сворачивал в пружины, и замораживал внутри шарика из жира… Потом, когда белый медведь — эта пятисоткилограммовая громадина, враг всего живого на севере! — глотала такой шарик, «случайно обронённый» убегающей жертвой, жир таял, и распрямившиеся острия втыкались в кишки и желудок зверя… А мальчику только надо было дождаться, когда от внутреннего кровотечения и боли тот сам сдохнет. Или — не сможет сопротивляться удару копья!

Жестоко, но — какова сама идея! Каким бы ты не был маленьким и слабым — всегда возможно выдумать Средство и Способ победить любого! Любого врага!.. И отомстить тем, кто… Впрочем, отомстить-то как раз… А вот проблема — в том, чтобы привлечь внимание так называемой «Общественности», которая в нашем случае… Не поверила. Или — не захотела поверить? Да и правильно — кому хочется осложнять себе жизнь, и верить в такое… Что оно возможно в двадцатом веке, и не в застенках того же гестапо. Потом же сколько хлопот — «реагировать, разбираться, и принимать меры!..»

Их отпустили. Вернее — их даже не забирали, ограничившись «расследованием и допросами на месте». И это — как ножом по сердцу!.. И я не мог. Не дождался изготовления Излучателей. Душа горела…

Да и сейчас там, где-то внутри, горит… бушует грызущее, словно личинка осы-паразита, гложущая изнутри тело гусеницы, в которое отложила ее мать-оса, Пламя: нельзя было пускать их судьбу на самотёк! Я — сам Судия!.. И Палач. А вдруг бы они умерли раньше, чем их настигло бы Возмездие?! Своей смертью? В тёплой и спокойной постели?!

Но дело-то как раз — в том, чтобы исключить такие случаи в будущем!.. Чтобы никто никогда не осмеливался унижать и мучить таких, как мы. Беспомощных и слабых детей. Беззащитных и… «Ничьих». Как бы калёным железом выжечь в мозгах всех людей — не сдавайте вы детишек в Детские Дома! Даже с самым распрекрасным персоналом! Чужие руки — это всегда не то, что руки Матери. Или хотя бы отца…

Нет, не могу передать то, что, как мне кажется, я хочу сказать тем, что сейчас делаю. И собираюсь сделать дальше. Маша, Лёня, Пётр, Алиса… И ещё четверо, которых даже не знаю по именам! Я уже клялся — и хоть миллиард раз повторю: я добьюсь, чтоб о вашей участи узнал весь Мир! Хотя бы мне пришлось для этого уничтожить половину всего населения Земного шара! Зато — какой урок всем остальным! Господи! — прости, что опять помянул всуе! — какой бред я пишу! Я, наверное, слегка… Да скорее всего, и не слегка — сдвинулся, пока сидел в бочке, лежал, связанный в козла, стоял на цыпочках, полуподвешенный, там, в подвалах карцера, или просто — висел, вывернутый на дыбе на крюке… Но хуже всего — привязанное за шею к гениталиям сгорбленное тело: когда уж сам выбираешь, что тебе больше нужно — порция безумной боли, или глоток свежего воздуха!.. Я не могу остановиться — пишу об этом почти на каждой странице!

Но — не могу! Не могу! Не могу не писать!

В память о тех, кто покоится в ямах там, за садом, даже без табличек с именами… Я должен. Должен донести до людей эту мысль: жестокость поражает только жестокость. Другую щёку — пусть подставляет кто хочет!

Да пусть подставляет её хоть всю жизнь — правды или справедливости так не добиться! Скорее — презрения, и ещё худших мук. Я — не Христос. Подставлять не буду. Скорее уж — убью обидчика! Как там у Ницше — «То, что не убивает нас, делает нас сильнее!» Сволочь этот Ницше. Потому что прав, чёрт его раздери…

В этом смысле, наверное, сильнее и умнее меня сейчас во всём мире не найдётся. Как не найдётся и заплатившего за это столь страшную цену…»

Короткий взгляд из-под кустистых бровей показал, что шеф закончил. Да, Ханс Свиндебарн, откинувшись от рабочего стола, потёр друг о друга огромные ладони жилистых рук. Редкостный случай: шеф доволен.

Ассистент доктора, Роджер Эффорд, подумал, что патрон больше всего похож на редкостную птицу эпиорниса, как та описана у Уэллса. Если бы у той были руки… А так — один в-один: поистине вселенская злоба в горящих из-под очков (да, в последний год, чтобы работать с мелкими деталями, пришлось выписать плюс два!) глазах, крепкое шестифутовое тело, порывистые, полные энергией движения. Нет, не эпиорнис. Скорей уж — тираннозавр-рекс! Непреклонно нападающий — пока противник не испустит дух. Или — тупо преследующий жертву, пока та в отчаянии, или обессиленная, не рухнет на землю. Потому что крохотный мозг может вмещать только одну мысль!

Ханс Свиндебарн-то точно — преследует одну, определенную, Цель.

Только вот мозг — вовсе не как тот шарик с теннисный мяч, что заменяет таковой тираннозавру! Такого изощренного и изобретательного мозга уж точно нет ни у кого в мире. От этого становилось не по себе. Слегка.

Да и не слегка — особенно в моменты вспышек ярости

— Ну-с, мой уважаемый побратим, первый — готов! С чем тебя и поздравляю! — никакого раскаяния в тоне доктора не ощущалось, напротив: он прямо-таки лучился глубочайшим удовлетворением. Словно, наконец, завершил трудную и кропотливую работу, знаменующую Этап в жизни. Впрочем, как знать. Скорее всего, именно так и обстоят дела!

— Но сэр… Вот тут в газетах сообщают, что всего в Цюрихе погибло более пятиста тридцати тысяч по самым приблизительным…

— Ну и что?! Главного-то мы добились! Рассадник чёртовых банкиров-глобалистов и их прихвостней,