железным забором с колючей проволокой по верху. А вот пал-ладианские колонны Банкетинг-хауса, расположенного всего в нескольких метрах от министерства, еще хранили остатки былого достоинства. На этом самом месте, как знал любой школьник, триста лет назад обезглавили Карла I. Это знаменательное событие — убийство англичанами своего короля — вошло во все учебные программы, и здесь часто можно было видеть школьные экскурсии: беспокойные стайки детей, болтающих между собой и жадно вслушивающихся в рассказ о казни.

Участь некоторых более поздних потомков Карла I — короля Георга VI, королевы Элизабет, их двух дочерей и менее важных членов королевского семейства — решилась без всяких церемоний. Однако, как знала Роза, их биографии в школах не изучались. Большинство и понятия не имело, что с ними случилось, да особо и не интересовалось.

Теперь на уроках истории детям рассказывали о протекторе Розенберге, старейшем друге Вождя со времен собраний в пивных и уличных маршей на самой заре движения. Уполномоченный Вождя по духовному и идеологическому воспитанию, он возглавлял и направлял развитие партии, ее философию и идеалы. Мыслитель, олицетворяющий связь партии с прошлым и будущим. Будучи провидцем, Розенберг, когда Вождь назначил его протектором, решил реализовать свои идеи идеального устройства общества здесь, в Англии.

Наконец, более чем десять лет спустя, мечта Розенберга воплотилась в жизнь. Новое подрастающее поколение уже не знало ничего, кроме Союза, и говорило по-немецки так же свободно, как по-английски. Мартин при каждом удобном случае повторял, что Союз — логичный результат развития англосаксонских народов и в каком-то смысле конец истории. Абсолютно «особые отношения»: два народа, некогда составлявшие одну расу, вновь воссоединились. Точно и аккуратно, словно королю Карлу приставили обратно отрубленную голову.

Впрочем, далеко не все интересовались историей. Для большинства имело значение только то, что порядок восстановлен, а стало быть, что бы там люди на этот счет ни думали, жизнь идет своим чередом. На столе появляется еда, автобусы и трамваи ходят точно по расписанию, в Грин-парке расцветают конские каштаны и, как всегда, звучат весенние голоса птиц.

— Вижу, поступь прогресса тебя не впечатляет.

Сардоническое замечание исходило от Оливера Эллиса, сидевшего за соседним с Розой столом. Непокорные темные волосы, соответствующая задумчивая мина и вечное ехидство, столь едкое, что разъело бы и металл. Обычно Розу развлекали остроты Оливера, большей частью направленные на бестолковых коллег или откровенно идиотские распоряжения, исходившие от администрации комиссара по культуре. Но, видимо, иногда и ей нужно побыть мишенью для шуток. Так уж устроен Оливер.

Он встал, поправил очки в роговой оправе и нахмурился:

— Разве ты не собираешься посмотреть на наше чудо?

— Я уже видела телевизор, — холодно ответила она, поправляя лист бумаги в каретке.

— Ну конечно же. Как я мог забыть! Друзья в высших сферах… — Он проследил за ее взглядом, устремленным в окно, где под усиливавшимся дождем пешеходы поднимали к небу зонтики, точно пытаясь защититься от чего-то гораздо более яростного, чем английская весна. — Упаси боже от дождя в великий день!

— Следовало бы принять закон, запрещающий это.

— Возможно, уже и есть такой. — Оливер снял со спинки стула пиджак и надел его. — Регламент Союза за номером восемь тысяч шестьсот пятьдесят один: запрет атмосферных осадков в дни коронации.

Роза улыбнулась:

— Специальные стандарты солнечного света СС.

— Ограничения осадков относительно особых особ.

Она не смогла удержаться от смеха. Оливер за словом в карман не лез. Впрочем, как и все остальные сотрудники.

Именно поэтому они здесь и находились.

Перед войной Оливер учился в Кембридже, и, когда начались боевые действия, его отправили на конторскую работу как освобожденного от строевой службы. В результате на фронт он не попал и остался в живых, чтобы служить новому режиму. Таких, как Оливер, осталось мало. Большую часть мужчин в возрасте от семнадцати до тридцати пяти лет, не погибших в годы сопротивления Союзу, отправили на работу за границу, что создало в Англии заметный дисбаланс полов. Теперь в стране на каждого мужчину приходилось две женщины.

Возможно, именно поэтому, как сказал Вождь, женщины — самые важные граждане нашей страны. Чтобы никто об этом не забывал, фразу высекли на пьедестале огромной бронзовой статуи, установленной у северного окончания Вестминстерского моста.

Это было впечатляющее сооружение. Где некогда стояла колесница Боудикки, теперь высилась фигура племянницы Вождя — Гели, с мощными бедрами, задрапированными складками классической тоги, и с лавровым венком на голове, устремившей задумчивый взгляд на мутные воды Темзы. Как Мадлен в свое время во Франции, в Англии образом идеальной женщины стала Гели. Гели — юная, умная, талантливая и прекрасная — символизировала все лучшие стороны женщины, саму суть женственности. В сущности, она олицетворяла дух Англии.

Увы, сама она здесь никогда не бывала. Роза, смотри же, ты все пропустишь!

Хелена заразила всех своим энтузиазмом. Вокруг нее толпилось все больше работников Палаты культуры, высыпавших из кабинетов и загородок: ее подружки из отдела кино, девушки из астрологического отдела, молодые мужчины из рекламного в подтяжках и красных галстуках, сотрудники отдела печати, люди из отдела широковещания и даже несколько человек из отдела театра и искусств, выбравшиеся из своих дальних кабинетов на нижних этажах.

Роза уже собиралась сдаться и присоединиться к остальным, когда заметила, что к ее столу с важным деловым видом движется лени', грузная приземистая фигура с собранными в пучок седыми волосами и неудачно зашитой заячьей губой. Несмотря на полное отсутствие косметики — она не посмела бы, — на ее щеках горел румянец, а утонувшие в мясистых складках глаза блестели. В своих толстых шерстяных чулках и невзрачном сером костюме из жесткого ноского твида, который предпочитали женщины ее класса, она походила на краба, бочком приближающегося к своей жертве, а вытянутая вперед, будто клешня, канцелярская папка еще больше увеличивала сходство. Как правило, лени, ничуть не смущаясь незначительностью своих обязанностей, считали себя важнейшими винтиками в любой организации, на чьих плечах держится вся страна. Вполне возможно, так оно и было. В новой администрации хватало неблагодарной работы, и, чтобы ее выполнять, требовалась целая армия женщин.

Эта лени, Шейла, сидела за столом перед входом в кабинет комиссара и была в курсе всего происходящего в министерстве. При виде Розы она ухмыльнулась, уверенная, что несет весть, от которой у любого пойдет мороз по коже.

Роза собралась с силами и изобразила вежливый интерес, не поведя и бровью.

— О, мисс Рэнсом! Вам важная служебная записка. — Шейла вытащила из-под скрепки лист бумаги и положила на стол перед Розой. — Вас вызывает комиссар. Сейчас его нет на месте, он вернется в