мир вне стен вашего дома, вам стало интересно, вы ушли из дома в лес. Я нашёл вас в лесу, когда искал Нану. Здесь всё.

Александр. На вас наше доверие.

Катя. Нана умерла? Поэтому вы искали нового человека?

Бажен. Слишком много вопросов! Извиняюсь. Вы не должны ничего знать о смерти, о голоде, болезнях, глобальных потеплениях — вообще ничего негативного. Для вас этого не существует. Если вам всё-таки придётся разговаривать с мальчиком, ведите себя соответствующе, Екатерина. Если вопросов больше нет, осталось подписать контракт.

Александр. Пожалуйста, вот документ.

Бажен. Подпишите здесь.

Александр. И на обратной стороне.

Бажен, в один голос с Александром. Прошу!

Катя подписывает документ, Бажен с отцом суетятся, собирая все листы в одну стопку. Бажен резко останавливается и хлопает один раз руками.

Бажен. Добро пожаловать, Екатерина! Вы приняты.

Занавес.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ. ШТИЛЬ

Сцена первая. Рассвело, туман. Мирон ходит встревоженно, держится за голову руками и бубнит. В конце концов садится на землю, входит Катя.

Мирон. Досада! Досада!

Катя. Досада?

Мирон вскрикивает.

Мирон. Да, досада. Я совершил жестокое преступление, от которого пострадает весь дом и вы тоже… Вы? Я только сейчас понял. Вы же Нана! Вы новая Нана.

Катя. Я не Нана.

Мирон ходит вокруг девушки и рассматривает её. Он говорит непривычно медленно для себя.

Мирон. Да, другой человек, я понимаю, мне просто нужно свыкнуться с этой мыслью. Я, на самом деле, если так подумать, очень ждал! Вы же всё мне расскажете? Нет, подождите, сначала я что-нибудь спрошу. Вот знаете, я впервые… впервые вижу другого человека, поймите меня. Прямо сейчас меня разрывает изнутри, но вам же ещё жить с нами, я не хочу сразу пугать.

Катя. Мне не стоит разговаривать с тобой, ты же тоже это знаешь.

Мирон. Но вы же зачем-то пришли ко мне сейчас, не просто же так. Зачем вы вообще пришли к нам домой?

Катя. Я не знаю, что на это ответить… Бажен просто нашёл меня и привёл сюда. Сказал, что спас. Я вам теперь должна, получается. Буду помогать по дому. Наверное, стану делать то же, что и Нана? Я не уверена.

Мирон. Будете молчать и пусто на меня смотреть? Ну нет, я так не хочу, а то будет с вами неуютно. С Наной всё-равно было немножко уютно, но это потому, что она добрая в душе, я это знаю, она правша.

Катя. Думаешь? Гм, левши тогда злые в душе?

Мирон. Когда мой отец зол, он пишет левой рукой. Это доказанный факт, а я учёный, так что все обязаны мне верить. Все свои исследования и их результаты я документирую и подписываю сам, это весомый показатель. Но сейчас всё это так неважно, совершенно неважно всё, оно подождёт! Расскажите о себе, пожалуйста. Всё, что можно рассказать. Меня это, как бы сказать, заставляет бушевать и волноваться, ну, как море, там….

Катя. Что могу рассказать? Что могу рассказать… Не знаю. Я как-то даже теряюсь.

Мирон. Неужели вам не интересно, как мы живём? Расскажите о себе то, что хотели бы узнать обо мне. Или вам не интересен я? Может в этом дело… Я на вашем месте испытывал бы любопытство.

Катя. Нет, что ты, интересно, но я же не учёный, как ты. Дай мне подумать. Я жила в таком же доме, как и ты, всю жизнь убиралась и готовила… Это моё дело, убираться… готовить…

Мирон. А, ну да, вам наверное не так важно то, какая половица в коридоре самая скрипучая, чтобы обходить её стороной; под каким углом заходить в гостиную, чтобы не удариться пальцем о кривой шкаф… Вы этим не занимаетесь. А ведь вы могли бы, это интереснее, чем кажется. Мы бы тогда могли бы обсуждать наши научные открытия.

Катя. Ты что, настолько хорошо знаешь свой дом?

Мирон. А как не знать? Это мой родной дом. Он появился вместе со мной и всё в нём было неизменно до сегодняшнего дня. Вот например, раньше моё кресло стояло в углу комнаты и закрывало расщелину в полу между досок… Но сейчас не закрывает и кто-нибудь может пораниться. Я всё переставил в своей комнате. Я совершил преступление и теперь случится что-то нехорошее. Вот вы же раньше знали, что переставлять мебель дома нельзя, а почему — не знали. Раз я учёный, то знаю мир глубже. На самом деле, всё вокруг связано нитями зависимости. Если хоть одну из них оборвать — будущее сильно изменится. Всегда в нелучшую сторону, потому что перемены несут только вред. Я уверен. Бажен мне всю жизнь об этом говорил, а я… а я оборвал! Я решил не подчиниться Вселенной и буду теперь за это впервые в жизни наказан. Мне… мне каково? Я не знаю, как сказать это. Ладно, ох, если меня спросят, зачем я вообще перевернул свою комнату, то я снова не знаю. Я чувствовал себя как шторм, когда узнал, что Нана просто взяла и ушла от меня, даже не предупредила и не попрощалась. Мне нужно было как будто разбиться обо что-нибудь… ну, как волны о берег. Потом решил всё переставить. А теперь… теперь некому будет постоянно молчать, пока я болтаю всякие пустяки. Я вот… любил её так же, как отца с Баженом люблю, а она нас оставила. Вот поэтому не люблю изменения. Это первые на моей памяти, но они доказывают свою сущность сразу.

Катя. Знаешь, а меня наоборот научили, что всё, что ни делается — к лучшему.

Мирон. Нет! Не может быть, стабильность — смысл жизни любого человека. Стабильность и саморазвитие.

Катя. Но это же противоположные друг другу вещи, тебе так не кажется? Развитие невозможно во время стабильности. Сейчас попробую объяснить тебе на примерах. Ведь ты учёный? И пока ты жил без перемен, то изучил всё, что мог изучить. Надо же куда-то развиваться, а как, если всё изучено? Но вот, ушла Нана. Ты узнал, что такое грусть, изучил её наверняка. Сделал новую расстановку и узнал про трещину. В конце концов, я здесь только потому что ушла Нана. Еси бы она не ушла, Бажен бы не отправился искать её, не нашёл бы меня. Теперь ты можешь изучить меня.

Пауза.

Мирон. Грусть? Это что? Звучит как что-то съедобное и кислое.

Катя. Это то, что ты назвал штормом в своей душе. Чувство такое. Тебе было грустно, вот и всё. Я