капал, но она не уходила, чуть

голову склонив, в упор смотрела,

как я с мешком

земли, готовился к прыжку,

прикидывая маятник платформы на движенье.

Она стояла впереди и справа от меня.

Исподтишка,

я улыбался. Вообще-то я правша,

но, подгадав момент, я прыгнул с левой,

предвосхитив порыв внезапный ветра,

и промахнулся по платформе.

Руками ухватился только край и то лишь снизу.

Я закачался в воздухе, где корни

в брызгах

влаги лезли мне в глаза и в нос, дышать мешая.

Я повернулся, чтоб ногой от центра

опорной планки оттолкнуться, но перекренился,

так, что мешок с землей раскрылся и опорожнился

в пропасть.

Я слышал, как летели подо мной и шлёпались

о каменные стены комки.

Стал выбираться, вытянулся, влез почти по пояс,

на платформу, но вдруг надтреснувшая обломилась

планка.

Руки сорвались, пальцы.

Я почти упал, но удержался,

захвативши корень

другой рукой. Со мною вровень

качались обломки дерева, а дальше воздух, облака,

и в вышине – терраска, где она

стоит и смотрит, на меня не отрываясь.

Я вдруг представил – падаю до дна

и разбиваюсь.

Как вдруг её рука

взвивается в движении, легка

и грациозна. И ловко так

ко мне летит петля веревки,

и точно падает, плечо перечеркнув.

Вцепился, корень отпустив,

качнулся и повис, и вот уж вылез на террасу.

У ног её упал без сил. Протянутая фляга. Я, отхлебнув,

сначала сел, потом поднялся.

Молчание глотая,

не отхожу. Гляжу

в глаза зелёные чуть с жёлтым переливом, перевожу

пониже на накидку и понимаю, что под ней она нагая.

Вдруг обожгло мне щёку поцелуем.

Я не дышу.

А руки её жарким покрывалом

притягивают мои плечи.

Всё далее – провалом

в памяти. Промчалась вечность —

я всё тоскую.

Воспоминанье до сих пор во мне болит.

Её душа

мне позже встретилась. Увы, она не перешла.

Не слилась с половиною

своей. Не стала ангелом.

Проходит цикл – и снова вся в крови,

а после возрождается невинной.

Я жду её, надеюсь, трепеща, что жизнь получится.

Гаардвал:

Да, так бывает и, не говори,

примеров много, все бесконечно крутятся.

Но что там было дальше между вами?

В чем назиданья суть?

Малколам:

А суть в предательстве. Мы вместе тёплыми ночами

жили.

Нам сад был крышей,

стенами, уютом.

Сквозь ветви, взглядом высшим

кластер

звёзд смотрел, как мы в одно

с ней превращались существо.

Тела сплетались тёмными часами,

пока не наступало утро.

Так до восхода пот наш

орошал искусственную почву на террасах.

Мы продолжались с ней почти что год,

но раб не может развлекать принцессу вечно.

Так кречет,

наигравшись с мышью,

её в конце концов съедает. Что и вышло.

Она была на выданье. Мы стали старше,

когда ей заменили распорядок дня,

добавили забот, охрану.

Стражник

постоянно, как тень, за ней ходил.

Следил,

да время складывал или, отняв,

считал её минуты отлучений,

причины находил,

чтоб быть недалеко.

Она ж ко мне в своём влеченье

поостыла. Всё как всегда. Почти клише.

Земля садов,

покрытая подстилкой, стала жёстче.

А дальше – больше:

моя к ней ревность без причин,

к её занятиям, к её предназначенью править.

Представь, как пара в неглиже

вдруг громко отношения чинит.

Нам бы убавить

громкость. Но, увы! Забытьё, непру́ха.

Мы были пойманы, я лишь успел повязкою

прикрыть её бедро,

пригнуться,

как получил удар. Когда ж очнулся,

охранник тот с блестящим топором

стоит, она же за его спиной скрывается

и что-то шепчет в ухо.

Он улыбается,

и гнев в его глазах

блестит под звёздами, и тихо так,

что слышен запах крови, ещё не пролитой,

но закипевшей до предела.

В той тишине она сказала в голос,

что я напал с угрозами.

Что было больно то,

что я ей сделал,

что принудил и даже протянула пояс,

надорванный

колючей веткой. Но, кроме

этой сомнительной улики,

я сам себе был обвиненьем.

Пронзён её наветом, стоял с поникшей головою,

преступленья тенью.

Ведь я не знал тогда, как мир устроен.

Наивно промолчал и подавил испуг,

хоть уничтожен был её словами,

лишь смелость —

всё что оставалось.

И я старался показать, что нет, не трушу

небытия, мучений, боли, пыток.

Гаардвал:

Да, понимаете ли друг,

смерть тела

всегда имеет в перспективе душу.

Но в юности, когда избыток

и сил, и соков, кто ж верит в смерть?

Малколам:

Заметь,

ты сам назвал небытиё. Тот стражник,

что меня убил, спустя мгновенье,

его я так и не нашёл.

Мы разминулись на кругах реинкарнаций.

Я слышал мненье,

что он стал ангелом, одним из старших,

в конце концов.

А если так, то нечего пытаться

узнать мне имя иль лицо.

Когда сливаются в одну две части

разные души, то ангел новый будет чист

от шрамов прошлых злых деяний.

Всё что саднит – лишь память о событьях,

К нам имя новое приходит, как наитье,

освобождая от былых страданий.

Но что вздыхать. По меньшей мере,

её охранник был жесток.

Но что б она, и с радостью смотрела расчлененье,

устроенное этим зверем?

Как моё тело, за куском кусок

окровавле́нный,

летело в пропасть? – не ожидал. На их животное

влеченье

моя душа