Девочка невольно поежилась – в комнате было душно, сыровато и немного жутко, будто она и не провела здесь, за столом из листа марбии, много-много счастливых дней. Трудно поверить, но именно здесь в трехлетнем возрасте, высовывая язык от старания, она вывела свои первые буквы…

Раздался резкий щелчок – и Эмми невольно вздрогнула. Экраны дисплеев, казавшиеся безнадежно мертвыми, внезапно ожили, расцветившись феерическим каскадом шестиугольных пятен. Овальный воронкообразный раструб, поблескивая темным стеклом, стремительно заворочался на конце кронштейна, словно ощупывая комнату своим зрачком, и наконец остановился, вперив прямо в лицо девочки холодный подозрительный взгляд. Небольшая ЭВМ, установленная прямо на полу рядом с кронштейном и дисплеями, немедленно загудела, шурша магнитными лентами, замигала десятками желтых и зеленых огоньков – и неожиданно засветился большой экран видео. Пораженная Эмми увидела на нем знакомый кабинет и стол из листа марбии, у которого, закутавшись в шотландский плед, сидела в кресле-качалке… бабушка Ангелина! Она выглядела очень бледной и утомленной, с синими кругами под набрякшими веками – такой она никогда в жизни не была. В жизни?

– Я рада тебя видеть, девочка, – ласково произнесла бабушка, приветливо помахав рукой. – Вот ты и вернулась в свой старый опустевший дом…

– Здравствуй, – пробормотала Эмми, задыхаясь от бурных ударов сердца. – Здравствуй, бабушка…

– А ты прекрасно выглядишь, милая, – улыбнулась миссис Бакст. – И как ты выросла! Сколько же тебе сейчас лет, хотела бы я знать. Впрочем, это нетрудно установить…

Эмми едва не вскрикнула и невольно отшатнулась, прижавшись к прохладной полировке книжного шкафа, когда бабушка неожиданно наклонилась вперед, щуря свои голубые глаза и внимательно разглядывая ее с ног до головы.

– Ну конечно, тебе уже двенадцать лет, – после некоторого размышления произнесла она странным, чуть дрожащим голосом. – Какая же ты высокая и худенькая – неужто в интернате так плохо кормят детей? И брюки ты напрасно носишь при такой фигурке – подожди еще года два, три… А вот кофточка очень мила… Но не холодно ли в безрукавке в такой сырой август?

– Бабушка… – пролепетала Эмми, тяжело опускаясь на кресло-качалку – то самое, в котором сидела бабушка Ангелина за экраном. Сидела?

Эмми всхлипнула.

– Но как же?.. Как же?.. Значит, ты… ты не умерла?

Изображение на экране чуть дернулось. Миссис Бакст с грустным и виноватым видом покачала головой:

– Прости меня, Эмми, прости… Я причинила тебе лишние страдания… Но ты знаешь мою страсть к театральным эффектам и розыгрышам! И даже сейчас, спустя… два года после своей смерти, я не могу избавиться от этой слабости. Но почему, собственно, слабости? Меня лишили возможности при жизни поговорить с моей любимой внучкой, но почему же не попробовать сделать это после ухода в мир иной? Не плачь, милая! Увы – чуда не произошло, и я не воскресла… И все же я по-своему вижу и слышу тебя… Как?

Эмми немедленно прекратила всхлипывания – бабушка, как всегда, умело и неожиданно поставила перед ней очередную логическую задачу. Сколько раз уже так было!..

Она попыталась собраться с мыслями, инстинктивно понимая, что бабушка Ангелина просто пытается вывести ее из состояния шока – логические загадки, тем более окутанные туманом тайны, были ее слабостью с самого детства. Так… Ну конечно, последние годы бабушка много времени уделяла стохалингвистике.

– Это… ЭВМ? – наконец выдавила из себя Эмми. – Это она говорит со мной?

Миссис Бакст одобрительно кивнула головой.

– Молодец, девчонка, догадалась! Хотя и не до конца. «Видит» и «слышит» тебя, конечно, лишь моя персональная ЭВМ – мне это, увы, уже не под силу. Но большую часть фраз буду произносить я сама – и это было очень просто сделать! Видишь ли, Эмми, последние месяцы жизни, когда я поняла, что обречена… Впрочем, не буду об этом. Словом, все оставшиеся силы я потратила на подготовку этой встречи – ведь я уверена, что перед сожжением виллы они дадут тебе проститься с ней. Таковы правила кодекса Гейбла! Меня после судебного процесса лишили всего, даже возможности переговорить с тобой по видеотелефону… или даже просто послать письмо. А мне так хотелось этого! И вот я решила запрогнозировать сотни возможных вариантов нашего с тобой разговора – так, чтобы ЭВМ, в зависимости от сказанного тобой, могла легко подыскать наиболее подходящие видеофайлы и тем самым создать иллюзию обычной беседы. Лишь немногое я поручила сказать самой ЭВМ – она научилась довольно сносно имитировать мой голос. Например, при всем желании я не могла угадать, сколько тебе сейчас лет и как ты одета… Это определила ЭВМ по специально составленной мной программе и сама синтезировала подходящие фразы. Все это звучит довольно глупо, да, Эмми? Наверное, я уже впадаю в детство… Но мне так хотелось, чтобы когда-нибудь в моем кабинете прозвучал не мой монолог, а наш разговор. Ты ведь простишь глупую старую бабку, дорогая моя Эмми?

Девочка печально кивнула, догадываясь, что телеустановка ЭВМ внимательно следит за ее реакцией. И действительно, изображение на экране вновь чуть дернулось. Вычислительная машина выбрала новый подходящий видеофайл – и бабушка просияла.

– Спасибо, – растроганно сказала она, поправляя слегка растрепавшиеся седые волосы. – Я знала, что ты поймешь старую чудачку… Даже после кончины мне хотелось бы остаться самым оригинальным программистом материка! А теперь постарайся забыть, что наше с тобой общение… э-э… несколько искусственно, и расскажи, как у тебя идут дела, – для меня это очень важно! Как-никак, это я во многом виновата, что на такую кроху свалилось столько невзгод за последние годы. Подумать только – пять лет в закрытом интернате для соцминусов! И как это твой отец мог допустить такое… Кстати, как у родных дела?

Вопрос бабушки прозвучал так естественно, что Эмми подробно рассказала о том, что случилось пять лет назад, в то страшное лето, когда отец подарил ей Машину Сказок. Перед ее внутренним взором огромной сахарной пирамидой возник Дом – необъятный небоскреб, почти на километр возвышающийся над гладью океана невдалеке от материка. Кто знает, как бы повернулись события, если бы она, Эмми, тогда еще семилетняя девчонка, признанный всеми вундеркинд, не решилась восстать против бесчеловечности, царящей на бесчисленных этажах Дома? Ее возмущал всеобщий контроль за всеми поступками каждого человека, жестокая система соцбаллов, когда положение личности на социальной шкале определялось Большой Вычислительной Машиной… Воспитанная бабушкой совсем в ином духе, она чувствовала себя в Доме совершенно одинокой, и особенно в школе, где ее постоянно травили и одноклассники, и даже учителя. Машина Сказок помогла ей создать маленького бесстрашного рыцаря, характер которого был так похож на благородных воинов легендарного короля Артура. Сэр Галахад, сын славнейшего рыцаря Ланселота, стал ее тайным товарищем – единственным, кому она могла поверить свои мысли и мечты. И когда по доносу директора школы мистера Кроннера ее, Эмми, решили отправить в исправительный специнтернат для «социально опасных детей», маленький рыцарь обнажил свой меч и встал на защиту своей прекрасной дамы. Галахад погиб в неравной схватке, а ее на следующий день с согласия насмерть перепуганных родителей, озабоченных только своей судьбой, перевели на минус тридцать этажей, в закрытую школу-колонию особого режима…