Ни один мускул не дрогнул на его невозмутимом лице – нельзя отвлекаться, когда кругом зомби. Наконец он удовлетворенно кивнул, «сохранился» и нажал на крестик в углу экрана. Я поспешил отойти, чтобы сын не заметил, что я за ним слежу.

У младшего дела шли лучше. Вместе с матерью они уже упаковали все вещи, провизию, мультиварку, работающую от прикуривателя, аптечку пляжную и аптечку дорожную, а его собственная сумка уже стояла, застегнутая, в коридоре. Рядом с моей. Они все-таки собрали ее без меня.

Я расстегнул молнию своей сумки, порылся. Вроде бы все, что нужно. Посмотрел одежду, проверил футболки, майки – пойдет.

От себя решил добавить что-нибудь почитать, в твердокопийном варианте. Можете считать меня старомодным, но я люблю настоящие книги. Бумажная книга не вздрагивает у меня в руках, не разражается трелью и не выдает поверх текста какое-нибудь сообщение. А еще с ее помощью меня нельзя вызвать на работу. И вообще, есть в них что-то такое, чего нет в технических устройствах.

В поисках подходящего чтива я сунулся в шкаф, и тут меня накрыл ступор − обычное дело после ночи, проведенной на работе. Я завис перед полками, пробегая взглядом книжные корешки.

Ничего не хотелось. Стояли передо мной читаные-перечитаные Рекс Стаут, Конан Дойль, Стругацкие, целая полка современного криминального детектива… Не сегодня. Я выбрал Брэдбери – «Марсианские хроники», «Прощай, лето», «Вино из одуванчиков» в одном сборнике. Он стоял далеко, вторым рядом, и мне пришлось вынуть несколько книг из первого, чтобы добраться до него. В руки мне выпал Булгаков «Записки юного врача», от неожиданности я не смог его поймать, и книга с глухим стуком рухнула на пол. С реакцией у меня сегодня было не очень.

– Саш, ты что там делаешь? – раздалось из соседней комнаты.

– Книжку с собой выбираю! − как можно непринужденнее крикнул я в ответ. В этом деле я предпочитал обходиться без помощников. Книга валялась на полу, гостеприимно распахнутая. Я наклонился, пощупал переплет – вроде бы на месте. При ударе об пол из книги вылетел сложенный вчетверо тетрадный листок, совсем желтый от древности. Я не удивился − каких только тайн не хранят порой старые книги, − но листок поднял и развернул. Там было стихотворение Ахматовой, старательно переписанное от руки пером и чернилами, внизу, под ним, пара строк − обращение ко мне с приглашением к переписке, еще ниже значился почтовый адрес некой Ольги Яковлевны Зарецкой. Листок был совсем ветхий и едва не рассыпался у меня в руках. Я застыл как вкопанный. Я вспомнил, откуда он у меня…

Булгакова я бережно поставил на место. Стряхнул оцепенение, отложил воспоминания до более подходящего момента. Сложил книги в сумку, поколебавшись секунду, прибавил еще для разнообразия Стаута − авось не подерутся. И с головой окунулся в предстоящее путешествие и домашние хлопоты перед отъездом: прошелся и проверил закрытые форточки, розетки, полил цветы…

Потом жена отняла у меня лейку и настойчиво повторила просьбу ничего не делать вообще. Оказалось, что цветы она полила еще вчера, а с утра младший на всякий случай еще раз их полил – на этот раз горячей водой…

Ватсона нигде не было. Естественно, он с утра заподозрил неладное, увидев сумки и уловив общее настроение, и теперь затаился, надеясь, что его не найдут. Он, вероятно, любил бывать в деревне, но вот самому переезду всегда отчаянно сопротивлялся, и его отлов давно стал в нашей семье особой формой коллективного развлечения, где-то между квестом и сафари. Но сегодня пусть ловят сами, я пас.

Я унес к машине первую партию вещей, перебросился парой фраз с соседом, тоже на днях уезжавшим ‒ в Анапу. Потом принес вторую часть и остался ждать у машины. День обещал быть жарким, но двор еще хранил прохладу.

Несколько минут спустя явились братья, оба в свежих царапинах, но довольные. Вдвоем они тащили огромную переноску, из которой на весь двор раздавались тяжелые глухие удары и изощренный кошачий мат. Таков уж Ватсон ‒ с юных лет он не терпел над собой никакого насилия и мог дать отпор кому угодно. Право на самостоятельное передвижение стало для него единственной ценностью после того, как его кастрировали. Он набрал вес, заматерел и в любом поединке был готов дорого продать свою свободу − вот и сейчас, похоже, отделал ребят, как смог…

Но шансов у него не было. Переноску водрузили на заднее сиденье, кот затих, но продолжал мрачно глядеть на мир сквозь сетчатое окошко, явно чувствуя себя как та курица из анекдота ‒ ощипанным, но не побежденным.

Мы выехали с задержкой в полтора часа – вполне допустимая погрешность. Большую часть времени в дороге я спал ‒ не будили ни шумные разговоры про море и купания, ни вопли Ватсона, изредка испускаемые им на самых плохих участках дороги, ни радио.

Когда под колесами привычно зашуршала грунтовка и замелькали знакомые березки-елочки, я вдруг проснулся и завертел головой. Почти приехали. Дорога здесь была неважная, и всегда приходилось сбрасывать скорость и ползти десять километров в час. Медленная езда располагала к непринужденной беседе.

– Расскажи еще раз, куда едем-то?

– Алупка, это от Ялты семнадцать километров. Дом в частном секторе. Сдавать нам его будет некая Стрижова Ольга Яковлевна. Судя по разговору, она примерно наша ровесница. Мы созвонимся с ней, когда приедем, и она даст нам ключи. Больше пока рассказывать нечего. На картинках – очень круто. И море видно, и горы… Ой, ты чего?

Я поперхнулся и закашлялся, замахал руками – мол, все в порядке. Ольга Яковлевна, значит… Ну, пусть будет еще одна Ольга Яковлевна, что тут такого, в самом деле.

А тем временем мы приехали. Отворились ворота, разбежались в стороны перепуганные курицы, залаяла собака. Выпорхнула мама, обняла нас всех по очереди и потащила к столу. Отец уже топил баню. В доме мы осторожно выпустили Ватсона, и он немедленно смылся в подвал, где пахло мышами и свободой.

Остаток дня прошел как в тумане. Застолье, баня, опять застолье… Разговоры о том, что крышу пора ремонтировать, что мальчики выросли за зиму – не узнать, что редко приезжаем, а других помощников нет, а работать в саду все трудней.

Эта история повторялась каждый год, с незначительными вариациями. Заканчивалась она всегда нашим обещанием поучаствовать в ремонте, веселой стройкой на весь отпуск и, по завершению, − сожалением, что недолго пробыли и не успели отдохнуть.

Наконец, пообещав на обратном пути заехать и задержаться, насколько хватит отпуска, чтобы помочь везде и всюду, я уполз спать пораньше − меня начало «срубать» еще за столом. Увидев расстеленную кровать, я был готов прослезиться от счастья и рухнул в нее как подкошенный.

Следующим утром мы собрались в дорогу. Выспался я отлично, и вполне был готов рулить. Мама успела напечь шанег и уговаривала нас взять их с собой побольше − «дорога-то дальняя».

Наконец мы попрощались, еще раз пообещали вернуться до конца отпуска и тронулись в путь.

В окнах машины замелькали поля и деревни, потом мы выехали на федеральную трассу. Ребята спали, жена смотрела в окошко, готовая сменить меня, как только я устану – такой был уговор. От нечего делать, я решил выяснить у нее хоть какие-нибудь подробности: