Юные «зоологи» приуныли. А потом решили немытьем так катаньем добиться своего и начали настоящую психологическую атаку. Вкомнатах появились дешевые керамические фигурки всевозможных персов и британцев,потом на кухне материализовался календарь с фотографиями котят, затем Лизараздобыла кружки, украшенные портретами сиамок. Дети четко разделилиобязанности: Лизавета была ответственной за покупки, а Кирюшка проводилидеологическую работу. Он выискивал в Интернете всяческие статьи и ходил занами по дому, твердя:

– Мыши – разносчики чумы, а справиться с нимив загородном доме способна только кошка.

Или заявлял:

– Британец рыжего окраса по кличке Маркиз спаслюдей от смерти: когда у американцев по фамилии Робинсон на втором этажекоттеджа замкнуло проводку и вспыхнул пожар, кот кинулся в спальню и разбудилхозяев.

Я надеялась, что через некоторое время ребятазабудут о кошке, но желание заполучить нового любимца оказалось живучим. Вгости к Рыжовым дети ездили в марте, сегодня десятое апреля, но Лиза с Кирюшейпо-прежнему жаждут завести котенка, и, похоже, с этого дня они резко изменилитактику. Поняв, что фотографии, кружки и рассказы об удивительном уме кисокникак не действуют на взрослых членов семьи, ребята начали изображать из себяпай-деточек, убирающих за собой посуду и выносящих мусор. В принципе, этоправильный ход, мало найдется на свете родителей, способных категоричногаркнуть: «Нет! Не получишь никаких кошек!» – в лицо отличнику, моющему всвободное от уроков время полы в квартире.

Интересно, надолго ли у подростков хватитрвения? Мне ситуация нравится, я не люблю возиться с мусором…

– Что ты смеешься? – обиженно спросила Лиза.

– Просто так, от переизбытка чувств, –ответила я. – Весна идет, птички поют, скоро тюльпаны расцветут…

– Ага, и кошки на крылечки выберутся, – Лизане упустила случая упомянуть о главном. Но не удержалась и добавила в обычномсвоем стиле: – Смех без причины – признак дурачины.

– Лучше без повода смеяться, чем рыдать, –парировала я. И тут услышала мелодичное треньканье звонка, а потом разноголосыйсобачий лай.

– Кто пришел? – спросила Лизавета.

Но я не стала ей отвечать, положила трубку настол и поспешила в прихожую.

Когда живешь не в многоквартирном доме вшумном городе, а в коттедже, окруженном елями, на территории охраняемогопоселка, то теряешь бдительность. В Москве мне бы и в голову не пришло незапереть входную дверь или распахнуть ее без предварительных вопросов, но вМопсине другие порядки.

Я нажала на ручку и, толкнув красивую дубовуюдверь, сказала:

– Входите, открыто.

Если честно, то я предполагала увидеть кого-тоиз соседей. Это могла быть Диана Ловиткина с пятого участка или Карина Бурмакаиз девятого дома, которой я вчера пообещала дать рецепт ватрушек. Не исключенбыл и визит Ани с другого конца поселка. У Анечки есть пятилетняя дочьМашенька, девочка очень плохо ест, и если маме удается впихнуть в малышку обед,то в качестве награды за проявленное терпение ее приводят к нам – посмотреть насобак.

Но на крыльце стояла незнакомая женщина летпятидесяти.

– Здравствуйте, – с удивлением приветствовалаее я. – Вам кого?

Незнакомка отреагировала странно. Онавздрогнула и спросила:

– Вы кто?

– Меня зовут Евлампия, но лучше обращатьсяпросто Лампа, – ответила я, разглядывая даму.

Одета та была не совсем по погоде: теплоетемное пальто не лучшего качества, старомодная шапка из мохера и не оченьчистые сапоги черного цвета на так называемой «манной каше». В руках нежданнаягостья держала нечто, смахивающее на мешок из брезента.

– А где Вета? – задала следующий вопросженщина. – И Федор Сергеевич?

Я растерянно заморгала.

– Простите, вы, наверное, ошиблись адресом.

– Нет, – возразила гостья, – я отлично егознаю. Я провела здесь все свое детство. Хорошо помню, как старый деревенскийдом постепенно превращался в коттедж… Он мало изменился, хотя цвет уже нетемно-бордовый, а зеленый и вторую веранду пристроили.

– Вы жили в Мопсине ребенком? – переспросилая. – Это дом вашего детства?

Незнакомка кивнула.

– Верно. Мне тридцать три, и восемнадцать изних я жила здесь.

– Вам тридцать три года? – неприличноудивилась я, окидывая взглядом чуть сутулую фигуру.

– Что, я так плохо выгляжу? – без теникокетства улыбнулась незнакомка. – Приехала издалека, в дороге, в общем вагоне,устала, да и помыться негде было. Веты нет?

– Здесь такие не живут, – растерянно сообщилая. – Все же скажите, как вас зовут?

– Таня Привалова, – представилась женщина. –Что случилось с Ветой?

Я посторонилась.

– Заходите… Надеюсь, собак вы не боитесь? Нашипсы мирные, им и в голову не взбредет кого-нибудь укусить.

Татьяна шагнула в холл, секунду постояла вмолчании, потом сказала:

– Здесь висело зеркало, а там был встроенныйшкаф, его Федор Сергеевич сам соорудил. Вы его выломали?

– Нет, – ответила я, – когда мы приобрели дом,он был без мебели. Хотя, конечно, ремонт сделали.

– Ясно, – кивнула Таня. – Значит, Вета егопродала.

– Хозяйку звали иначе, – возразила я. – Она толи графиня, то ли княгиня, точно не помню, живет за границей. Я никогдавладелицу коттеджа не видела, та прислала адвоката, он за нее бумагиоформлял.[1]

Татьяна стала комкать лямку мешка, которыйдержала в руке.

– Понятно, – прошептала странная гостья. – Ичто же мне теперь делать? Думала, все по-прежнему тут живут, вот и заявилась вгости. Наверное, следовало предупредить, но номера телефона-то у меня нет. Илителеграмму можно было послать, но я не додумалась.

Я молча смотрела на расстроенную женщину.Первым желанием было сказать: «Оставайтесь, угощу вас чаем, а там сообразим,как поступить. Дом большой, места много, у нас две комнаты свободны». Но япредставила, что услышу вечером от Володи Костина и от Сережки, когда ониузнают, что я приголубила совершенно незнакомого человека, и прикусила язык.