Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Развернув карточку на планшете, вчитываюсь в адрес, имена и причину вызова.
Ласточкины. Какая ласковая фамилия. Михасик и Юляша. Разница в возрасте небольшая, семь и десять лет. Детки-конфетки.
Высокая температура, боль в горле, сыпи нет. Почему они с мамашей не пошли в районную поликлинику?
Отсюда — бросаю скептический взгляд на серый, обшарпанный, панельный дом — редко бывают мои клиенты, потому что услуги частного врача не дешевые.
Потянут ли Ласточкины такие цены?
Подъезд еще хуже, чем я ожидал. Вонь стоит — хоть ноздри затыкай. Пробираюсь до открытого лифта, но с опаской кошусь в грязную кабинку и решаю, что пройтись семь этажей, будет полезней.
На первом же пролете из-за вырвиглазной темноты натыкаюсь на кого-то невысоког. Лифт-то уехал и лишил единственного источника света, а мобильный достать я не успел. Вцепляюсь в костлявые плечи и пытаюсь переместить жертву, что угодила под мое крупное тело, на площадку.
— Простите, — выуживаю из кармана пальто телефон и подсвечиваю бледное лицо пожилой женщины. Кудрявая и светлоглазая, не по сезону слабо одетая. Наверное, одна из тамошних жителей халат набросила и выбежала к соседке за солью.
— Ничего-ничего, — кивает она. — Прощения просить не у меня будешь, а у ласточки своей.
— Буду, конечно, когда она появится, — с улыбкой отмахиваюсь. — Всего доброго. Еще раз извините, что налетел.
Поворачиваюсь к лестнице, чтобы продолжить путь, но бабулька больно хватает за предплечье и тянет меня назад. О, пиявка попалась. Не все сплетни собрала? Ща пытать будет, к кому залетел я и зачем. Занесла же меня нелегкая на повороте!
Ну не отталкивать же приставучую женщину? Она вся такая хрупкая коротышка, на ступеньку так опрометчиво стала крошечной ножкой в домашнем тапочке и смотрит из-под курчавой соломы.
— Ой, какой ты запущенный, — смеется бабушка, и зубки острые показывает, как настоящая ведьмочка, серьезно. Я даже опешил сначала, но решив, что это происки темноты и ситуации, выравниваюсь и прочищаю горло.
— Спешу, бабулечка, — показываю наверх подбородком. — У меня там температурящий больной. И не один. Отпустите.
— А как же, — продолжает она смеяться. — Сорвешься — отвернешься от судьбы своей, справишься — награда будет горькой, но заслуженной.
— Ой, все, — снимаю ее цепкие пальчики со своей руки и хлопаю понимающе по плечу. — Вам другой доктор нужен, я в делах душевных не разбираюсь.
— А придется покопаться, — бабка вдруг вскидывает руку и толкает меня в грудь, применив недюжую силу, отчего я падаю на копчик и чудом выбрасываю портфель вверх, чтобы ничего не разбить, но телефон все-таки выскальзывает из пальцев и шлепается на каменные ступеньки экраном вниз. Твою диссертацию!
Быстро отряхиваюсь, проверяю мобильный — вроде цел, бросаю взгляд на место, где стояла бабка, а ее уже и след простыл. О, скоростная. И входная дверь уже наглухо заперта, будто старухи и не было никогда в подъезде. Чертовщина.
Но размышлять некогда, опоздал уже прилично. Цепляясь за перила и подсвечивая путь телефоном, лечу вверх, до нужного этажа и двери. Черная, кожзам, ободранная в углах. Мда. Небогато. Даже номерка нет, только над звонком карандашиком нацарапано «88» и кривая стрелочка вниз. Для тупых.
Прежде чем нажать, прислушиваюсь. Изнутри слышится детский капризный голос. Значит, по адресу.
Один раз нажать — так просто, но я поднимаю руку и не могу, будто держит что-то, останавливает. Выдыхаю. Успокаиваю сердечный бег. Удар пальцем по кнопке — и через мгновение внутри квартиры затихают визги и возня.
А у меня уши горят, сердце колотится, ноги подрагивают, и кровь в жилах по-настоящему кипит. С чего бы это? Бабка глазливая какая-то попалась. Я будто в прорубь прыгнул, всего колотит и трясет.
— Кто там? — спрашивает из-за двери мальчишеский голос.
— Врача вызывали? — отвечаю четко и быстро. — Я из больницы.
— Мама, это врач! — хрипло кричит ребенок, а издали слышится женский голос, но я не разбираю ответ.
Щелчок в замке заставляет натянуться, расправить плечи и суетливо проверить, чисты ли брюки после падения. Вроде все в норме, но в этой темноте, подсвеченной лишь телефонным фонариком, ничего не поймешь.
Ребенок оказывается худющим мальчуганом с неряшливой копной каштановых волос и большими голубыми глазами. Под веками болезненные темные круги, а маленькая рука, сжатая в кулак, накрывает дрожащий от кашля рот. Больной отступает и приглашает меня взглядом войти.
Я предусмотрительно натягиваю медицинскую маску на лицо и осторожно ступаю в пропахшую домашним теплом и печеными сладостями квартиру.
Внутри чисто, уютно, просто и дешево, не отталкивает. Обои старые, местами ободранные явно острыми коготками хвостатого животного. А вот и он. Выбегает, нахохлившись, выпрямив пушистый хвост, и с ходу на меня шикает, демонстрируя красивейшие длинные клыки и густые белоснежные усы, а сам черно-белый, будто его в детстве ошибочно в две банки краски бросили.
Я скидываю туфли, но с опаской кошусь на кота, еще нассыт на зло врагам, на радость детворе, а мне потом к Кристи ехать. С душком.
— Закрыть котика можно? — показываю мальцу на питомца, а паренек лишь плечиком ведет и хрипло смеется.
— Мурчик у нас добрый и не шкодливый, не бойтесь. Проходите. Мама там, — мальчик показывает в сторону коридора, — с Юлькой в комнате. Сестре совсем плохо сегодня…
Он бросается к коту и берет его на руки. Животное, что в длину вместе с хвостом соперничает с ростом ребенка, оглядывается на меня, снова шикает для проформы, опускает высокие белые кисточки-уши и тут же подставляет под детские руки пушистую черную мордашку. Лисса, кошка Игоря, я как раз от них сегодня и приехал, от такого кавалера была бы без ума.
— Где можно руки помыть? — спрашиваю.
Мальчишка тут же перебегает по коридору и ловко открывает мне одну из белых дверей.
— А там… — показывает на соседнюю, узенькую, с нарисованной картинкой писающего мальчика, — ну… вы поняли.
Смышленый парень и бодренький. Видимо, простуда его уже отпустила, а меньшая позже подхватила. Посмотрим сейчас, что там.
Оставив портфель в коридоре, набрасываю на плечи белый халат и спешу к рукомойнику.
Ванная комната тесная до ужаса. Я локтем чуть не сбиваю с полки разноцветные баночки с гелями и шампунями, еле уворачиваюсь от рычащей стиральной машинки и вдвое складываюсь в росте, чтобы не коснуться головой мокрой детской одежды на обвисшей веревке. Но руки помыть удается, с лимонным мылом. Чистое полотенце на крючке не трогаю, не гигиенично.
Возвращаюсь в коридор и застываю у стены, в отчаянии хватая воздух губами и утопая в серебре женских глаз. Но не они стали причиной моего паралича, а аромат…