— Дык, ежели больно ей, — возмутился Егорушка. — Поноси в себе больше сотни лет Хаос. Чай и не так завоешь. Она ж горемычная держала его, чтоб он по Земле не пошел гулять. Срослась с ним. А ты возьми да разорви эту связь. Выколотил из неё все без остаточка. Теперь то, что ты не пожег, в человеческий мир улетело, будет расти и множиться. Сдержать пустоту теперь некому.

— Ты хочешь сказать, что я типа апокалипсис устроил, потому что не дал ей Аниного брата с сестрой слопать?! — офигел от такого наезда Матфей.

Жара усиливалась, и говорить становилось труднее. Хоть бы в тень какую отойти, но тут и теней не было. Голая красная пустыня, а над башкой — золотисто-красная магма плывет.

— Э, не так дело было. Апокалипсис он и без тебя уже случился. Пустота знает ход в мир людей. А Варенька не единственный сосуд пустоты на Земле, — кряхтя и отдыхиваясь, пояснял Егорушка. — Есть еще один. Но то, что ты выпустил её Хаос — процесс, конечно, ускорит. Бездна притягивает бездну.

Матфей тупо уставился на морщинистую мордочку старика, пытаясь переварить услышанное. Какая-то очередная ахинея вырисовывалась. И нафига спрашивал этого, полоумного? Но сам он тоже не знал, что делать и спрашивал, скорее, себя.

— Значит, она все-таки хорошая? Что мне теперь с ней делать?

Егорушка пожал плечиками.

— Она, горемычная, добить, вот, просит. Хаос её знатненько покалечил, даже не понятно, отчего она есчо естьм. После пережитого — самое хуманное добить, как она того просит. Но решаю не я.

Матфей зло посмотрел на старика. Подначивал гад не понятно на что, а с виду старик — божий одуванчик, видимо, гадости чужими руками привык делать. Егорушка — он и в Африке Егорушка, черт с ним.

— Я в «добить» участвовать не буду! — вякнуло из кармана. — Она — вон какая красивая! Матан, если ты — то ты….

— Заткнись Сидор! — кусая губы, попросил Матфей. В нос, глаза, уши, рот забился горячий песок, отчего звуки выходили наружу по-бандитски сипло. — Я, ясен пень, никого убивать не собираюсь. Надо ее как-то починить и валить отсюда. Тут такая жарища, что я скоро во фри обращусь.

— Как там тебя?.. — Матфей склонился над девушкой. — Варя, ты меня слышишь? Ты можешь встать? Давай, я помогу тебе?

— Пожалуйста, оставьте меня, — прохрипела девушка. — Прошу вас… Уходите!

Она с мольбой смотрела на Матфея своими чудными глазами невероятного сиреневого оттенка. Матфей подумал, что не помнит какого цвета у Ани глаза, то ли зеленые, то ли серые, а тут, даже если б и захотел — забыть не смог бы.

Варя смотрела как будто сквозь него и как будто в самую душу. Во всём её облике, во всей её манере чувствовались такая боль и мука! Матфею на миг показалось, что он стоит перед солдатом, которого разорвало на куски миной. Руки и ноги раненого отлетели на сотни метров, но жизнь каким-то жутким образом еще теплилась в его глазах, а на губах шевелилась мольба о смерти.

Матфей невольно отшатнулся. Но тут же тряхнул головой, отгоняя наваждение. Усилием воли подавил в себе приступ жалости к девушке. Наоборот же — при ней вот и руки, и ноги, и тело целехонькое, даже красивое тело — значит, может идти, значит, может бороться. А она лежит и строит из себя страдалицу.

— Да с хрена ли?! Я не палач и не маньяк, чтобы убивать девчонок… Или еще хуже — оставлять в пекле на медленную смерть, — суровая складка проступила между его бровей, — Хватит распускать нюни. Всем тут не оч. прикольно. Вставай, или я тебя на себе потащу!

Варя вздрогнула от несправедливых упреков. Она про себя вспомнила, что лучше будет подвержена самым страшным пыткам, чем позволит кому-то себя тащить, став обузой. Его слова попали в цель. Сделалось обидно и стыдно за слабость, за безволие. Ведь она княжна, ей с детства маменька внушала, что она внучка самого царя, что она должна соответствовать великому роду Романовых, даже если официально не принадлежит к их дому.

Варя попыталась подняться. Нащупала дрожащими руками опору, оттолкнулась, сделав отчаянный рывок, но налитое свинцом тело рухнуло обратно. В воздухе взвился сноп кровавой пыли. От унижения и боли в глазах защипало.

Матфей потянулся к ней, видимо желая помочь, но она шарахнулась в сторону. Опасаясь, что он выполнит угрозу и потащит её на себе, Варя, стиснув зубы, собрала волю в кулак и все-таки сумела принять вертикальное положение.

Её качнуло. Варя взмахнула руками, стараясь сохранить равновесие. Матфей осторожно придержал её за локоть. Бережное прикосновение его теплых сухих пальцев обожгло и, как ни странно, придало сил. Она выправилась.

— Благодарю, я справлюсь, — сухо выразила признательность Варя, смутившись и не зная, как реагировать на собственные чувства.

Он нехотя убрал руку. Она плотнее закуталась в черный изодранный плащ, перекинув тяжелые волосы вперед, чтобы хоть немного прикрыть бесстыдную наготу.

— Ладно, давай сама, а я просто рядом пойду, на всякий случай, — согласился Матфей.

Пошатываясь, Варя сделала шаг, другой, потом еще и еще… Каждый следующий шаг давался легче, чем предыдущий, но всё равно, все движения приходилось совершать через силу. Хотя виной тому была уже не её душевная изможденность, а горячий песок, в котором вязли ноги, нестерпимая жара и гнетущее ощущение застывшего плотного мира. И как у Алисы: чем дальше, тем всё чудесатее и чудесатее, потому что куда бы они ни шли — они продолжали стоять на месте.

Вскоре она совсем перестала замечать происходящую статику, всё глубже погружаясь в себя. Через жару и усталость голодными псами прорывались воспоминания, разрывая в клочья её сознание. Она топталась на одном месте, в одной точке боли.

Романовых больше нет. Они все погибли. Тот мир, которому она принадлежала, разрушен. Варя сама стала причиной хаоса двадцатого века. Перед её внутренним взором развернулись две страшные кровавые войны. Она ненасытной тенью проносилась над полями сражений, над оккупированными городами, над вымершими селениями, питаясь душами гибнущих людей.

Проникший через неё Хаос долго лютовал на Земле и готов был пожрать весь мир. Но мир противился.

Мир оказался Хаосу не по зубам — люди давали отпор.

Тогда был заключен великий договор с Богом. И Бог указал другой путь.

Мир перестроился, приспосабливаясь к появлению нового чудовища и отводя для него особую роль в бытии. Хаос позволил Варе немного обуздать свою жажду. Она облачилась в черное и стала смертью этого Мира.

В жертву Варе стекались хлипкие души, которые