Каргой, старой склочницей и воровкой.

Карга уселась на забор, почистила клюв, закаркала:

— Кар-р! Кар-р! Краб хрустнул, как сухар-рик! Кар-р! Кар-р!

Папа распахнул окно, чуть не выронил трубку и с досады закричал:

— Шур-рка, р-разиня! Ну что ты наделал? В старину на корабле не миновать бы тебе чулана-карцера!

А мама выбежала во двор, сгоряча спутала колпак с носовым платком и начала протирать помпоном очки. Она так надавила, что одно стёклышко не выдержало и треснуло.

Тогда мама охнула и побежала принимать успокоительные капли. И накапала их не в чайную, а в столовую ложку.

— Такого крабика, как этот, нам теперь не достать. Мы и к Синему-то морю съездить не можем, а он был из Японского!

Мама так загоревала, так загоревала, что Шурке хоть пропадай. Хоть со стыда проваливайся сквозь круглую землю туда, где жители-американцы ходят вверх ногами.

Но выручил папа.

Папа испугался, как бы Шурка на самом деле не провалился, и сказал:

— Ну, ну, ну! Не надо так расстраиваться. Если несчастье и стряслось, то теперь-то оно позади. Теперь по всем правилам, по морским и океанским, на горизонте должно появиться счастье. Послушайте лучше, как весело свистит моя трубка.

Папа потянул через трубку воздух, она по-птичьи свистнула: «Ци-фить! Ци-фить! Ци-фить!» — и Шурка улыбнулся.

Он сел на ступеньку и стал ждать счастья. Ждал пять минут, ждал десять минут, смотрел на калитку, смотрел за калитку, но счастье почему-то не приходило. Пришёл всего-навсего папин приятель — почтальон Ладушкин.

Шурка подумал: «Может, счастье лежит в почтальонской сумке?» — но Ладушкин вынул только газеты. Он подал их папе в окно, сказал: «Наше вам с кисточкой!» —и уселся на скамейку.

Ладушкин всегда начинал свои почтальонские дела с того, что усаживался на скамейку.

Ладушкин любил с утра полистать страницы и поглядеть картинки в свежих журналах.

И никто на Ладушкина за это не сердился, никто не обижался. Ведь он узнавал из журналов и потом всем рассказывал не какие-нибудь пустяки, а всемирные новости. Например, Ладушкин мог точно сказать, почем нынче киты-кашалоты в Тихом океане, и как выращивают цветочную рассаду в Африке. В горшках или без горшков, книзу корешком или кверху вершком.

Вот и сейчас он уселся на берегу Цветочного моря и раскрыл журнал «Кошки-мышки». Раскрыть-то раскрыл, да перелистывать не стал. По всему было видно, что ему не терпится выложить новость, причем не журнальную, а свою собственную.

И он выложил:

— У нас на вокзале сидит Дама! Дама с ребятишками. Дама приехала из Синеморска, она ждёт такси.

Ладушкин думал, все скажут: «Да что ты? Да откуда в нашем городке такси?» — но все обрадовались и заговорили о другом.

— Ну-у! — сказал папа. — Неужели с берегов Синего моря? — И выставился из окна, чуть не задев почтальона бородкой.

Мама тоже выглянула. Очки у неё так и сияли.

— Вот это радость, так радость! — сказала она. — Вот у кого можно узнать, получилось у нас Цветочное море или не получилось. Эту Даму надо пригласить к нам! И немедленно!

А у Шурки встал торчком вихорок на макушке.

Шурка кубарем скатился с крыльца, он — скорей, скорей — помчался на вокзал.

— Молодец Ладушкин! Право слово, молодец! Принёс такую хорошую новость!

И, чтобы ноги проворней неслись к вокзалу, Шурка помогал им песенкой про славный город Синеморск:

Раз, два!

Курс на ост!

Через речку,

Через мост!

И в конце пути-дороги

Встретишь город Синеморск!

Вместо труб на красных крышах

Там белеют маяки.

В Синеморске все мальчишки,

Все девчонки — моряки.

Три, четыре!

Три, четыре!

Это лучший город в мире!

Там у каждых у ворот

Пришвартован пароход,

Там живут морские волки —

 Замечательный народ!

— Три, четыре! Три, четыре! — торопился Шурка, чтобы посмотреть на живых синеморцев, а если повезёт, то и познакомиться с ними.

Глава третья

РОЗОВАЯ СЕМЕЙКА

Вот и узенький перрон с тесовыми ларьками, вот и вокзал в тени тополей. Пассажирский поезд прошёл, на перроне пусто, дверь вокзала нараспашку.

Шурка с разгона зацепился за порог и проехался по гладкому полу, как на коньках.

— Молодой человек, осторожнее! — раздалось в гулком зале, и Шурка притормозил. А когда глянул — даже зажмурился.

Перед ним на диване сидела такая Дама, каких он никогда и не видывал. Платье на Даме розовое, в причёске розовый бант, под бантом щёчки-яблочки, нос — как вишенка, и только глаза голубые.

Вокруг дамы лежали кульки, коробки, пакеты, и все с конфетами, все с конфетами, все с конфетами.

Возле кульков примостились два толстеньких мальчика в розовых костюмчиках, они вовсю нахрупывали карамель. Мальчишки были похожи на круглые нулики, мамаша — на восьмёрку с пояском, а всё семейство вместе — на число 800. Только нулики были маленькие, а восьмёрка большая.

— А я-то думал, приехали волки… — разочарованно протянул Шурка.

Мальчишки замерли, Дама вздрогнула:

— Какие волки?

— Бывалые, морские, синеморские.

— Ах, вот ты про что! Нет, мальчик, мы не волки. Мы живём в Синеморске, но стараемся с морем дела не иметь.

— Почему не иметь?

— Морское дело опасное, — вздохнула Дама.

— Ну уж! Опасное… Если бы я жил у моря, я бы из него не вылезал! Я бы плавал, как рыба, нырял, как дельфин, плескался, как морж — вот! — подмигнул Шурка мальчишкам.

Те уставились на Шурку, а Дама вдруг насторожилась:

— Мальчик, мои дети в моржи не собираются. У Мики с Никой слишком слабое здоровье.

Мика с Никой, вспомнив про своё слабое здоровье, важно надулись и сели к Шурке спиной.

В дверь влетел воробей, нацелился на пустой фантик. Братья замахнулись — воробей едва успел удрать.

А Шурка постоял, постоял и только хотел сказать: «Эх, вы! Да у вас от конфет не то что здоровья, у вас от конфет и зубов не останется…» — как Мика с Никой ухватились за щёки и разом заревели:

— Ой, зубы! Ой, зубы! Ой, зубоньки!

А потом полезли с ногами на диван, а потом ещё выше, на