Дарья как-то по-детски всхлипнула и замолчала… И только теперь Андрей вспомнил, что ей вчера исполнилось девятнадцать…

Вчера, 7 ноября, в годовщину Октябрьской революции, у Дарьи был день рождения, но Андрею, который теперь командовал моряками, было не до поздравлений. Да и Дарья постоянно находилась на поле боя, вынося раненых…

– С днем рождения, Дашуня! – произнес Андрей. – Прости, что вчера не поздравил.

– Я вытащила их обоих! – Даша, казалось, не слышала его слов. – Я дотащила того немца-танкиста до наших окопов… А пацаны его добили!.. Он же был… Сказали, что он был из СС…

Андрей промолчал, ибо что можно было сказать Даше после того, что она пережила сегодня…

– Скажи, Андрей! – вдруг с надрывом выговорила Даша. – Разве у человека бывает два сердца? Одно сердце для ненависти, а второе – для любви?.. Да?!

– Нет, Дашуня! – тихо сказал Андрей. – У человека оно одно!

Едва рассвело, Андрей выбрался из блиндажа и, вооружившись биноклем, принялся изучать позиции гитлеровцев. Затем перевел взгляд на полосу земли, на которой вот уже восемь дней убивают друг друга люди – или уже не люди?

Прямо перед ним лежало поле… Жуткое зрелище было это поле – избитое воронками от снарядов, оно казалось лунным. Ни кустика, ни травинки – голая, изрытая глина, напичканная каменным крошевом, осколками, костями и отравленная толом. Земля как будто сгорела, оплавилась… Андрей подумал, что очень долго на этой земле не будет расти даже вездесущий бурьян…

Он вспомнил вдруг о Дарье, которая спала сейчас в блиндаже, свернувшись калачиком, и улыбнулся – сколько же в ней детской непосредственности и доброты! То, что сейчас переживала эта, по сути, еще совсем девочка, не сделало ее ни грубой, ни циничной, ни слабой! Она была смертельно усталой, да! Но продолжала свято верить во все хорошее в людях… И если бы сейчас она стояла рядом с ним, она наверняка бы сказала: «Закончится война, и люди вылечат поле боя! И разобьют на нем виноградники…»

Немцы не стреляли, видимо, выдохлись после недели затяжных боев… И Андрей погрузился в воспоминания…

Он познакомился с Дарьей Ракитиной в лазарете на крейсере «Красный Кавказ». Это было 10 сентября 1941 года. Дату Андрей запомнил потому, что, обработав и забинтовав его руку, поврежденную в рейде по минированию фарватера, она стала записывать его данные в журнал приема больных и раненых и дважды переспросила «какое сегодня число?».

И тогда Андрей подумал, что девушка впервые видела и обрабатывала настоящую рану… Он ошибся. Просто каждую рану, которую доводилось обрабатывать Даше, она воспринимала как свою собственную – вместе с болью и грязью…

– Ты как сюда попала, девушка? – спросил он.

– Я вам не девушка! – приосанилась Дарья. – А старший матрос Ракитина! Будьте любезны обращаться по званию!

– Надо же! – цокнул языком Андрей. – Какая строгая! И давно ты на кораблях?

– Ой, недавно! – вспыхнула Дарья. – Но я, знаете, уже оказывала помощь раненым! Да! И неоднократно.

– Это где же? – удивился Андрей. – В твои-то юные годы?

– А я училась в техникуме советской торговли в Пятигорске. А после занятий ходила на курсы медсестер. Окончила курсы, война началась с Финляндией. И у нас в поселке Горячеводском открыли госпиталь для раненых на финской войне. Я, например, ходила дежурить в госпиталь, помогала медперсоналу ухаживать за больными и ранеными. Это во-первых.

– Ух ты! – воскликнул Андрей. – А будет еще и «во-вторых»?

– Так точно! – очень серьезно ответила девушка. – Во-вторых, мне скоро исполнится аж целых девятнадцать лет. А вы, товарищ старшина 1-й статьи, разговариваете со мной как с ребенком!

– А скоро – это, наверно, через полгода? – рассмеялся Андрей.

– Вот уж нет! – отрезала Дарья. – Скоро – это седьмого ноября! В день Великой Октябрьской революции.

Если бы тогда, в сентябре, кто-то сказал Андрею, что краснофлотцев снимут с кораблей и отправят в морскую пехоту, а день рождения Даши они встретят в окопах, под непрерывным огнем вражеской артиллерии, он бы не поверил.

А Даша понравилась ему сразу, с первой встречи… И когда он несколько дней после ранения ходил к ней на перевязки и она мило щебетала, рассказывая о своей довоенной жизни, он понял, что влюбился. Андрей не стал терзать себя мыслями о том, что это не ко времени и не к месту, что идет война… Он просто хотел быть девушке опорой даже в этой, далеко не мирной жизни. Андрей думал, что сейчас, когда идет война, он сможет сделать для нее гораздо больше, и главное – защитить ее. Он еще не знал, от чего, но знал, что должен…

Даше тоже понравился старшина 1-й статьи Паршаков. Когда он уходил после перевязок, ей становилось грустно. Оставаясь на дежурстве в одиночестве, она вдруг стала ощущать странную пустоту, которая наваливалась на нее, становилась осязаемой. И она с нетерпением молодости ждала следующего визита Андрея. Даша, перевязывая его рану, прикасалась к руке Андрея, и словно искорки пробегали по ее рукам, передавая моряку ее тепло и нежность. И ей было хорошо в эти минуты.

Даша уже любила в той, другой жизни, которая осталась далеко-далеко за бортом корабля. Или ей казалось, что любила?.. Но ведь она даже позволила Ванечке Лобову поцеловать себя! Два раза! Значит, любила? После занятий в техникуме Ванечка каждый день провожал ее до улицы Анисимова, где она жила с мамой и котом Абреком, который драл всех окрестных котов и потому гордо ходил, покрытый с головы до кончика хвоста боевыми ранениями. И Даша вынуждена была почти каждый день лечить его… зеленкой.

Но сейчас, с Андреем, все было не так, как с Ванечкой…

Единственный раз им повезло отправиться на берег в увольнение вместе. Это было еще до того, как войска 11-й немецкой армии подошли к передовому оборонительному рубежу города и начали готовиться к его штурму. А с 29 октября 1941 года в Севастополе было введено осадное положение и увольнения на берег с кораблей были запрещены.

Андрей и Даша бесцельно бродили по пустынным улицам Севастополя, живущего по законам военного времени, отчего напряжение ощущалось во всем. Даже в погоде, швырявшей тяжелые волны на берег так, словно море стремилось непременно разрушить набережную. Несколько часов в увольнении пролетели для них так, как будто они пребывали в каком-то другом измерении. Это был волшебный мир случайных прикосновений и взглядов, которые повергали в небытие рассудок. И, когда их прогулка по улицам города подходила к концу, они с каждым новым шагом приближались к реальности, подстерегавшей их в сумерках улиц и проходных дворов, и колдовство постепенно рассеивалось, оставляя после себя лишь болезненное желание и беспокойство, которому не было названия. Имей Андрей достаточный опыт в общении с женщинами, он бы, безусловно, понял, что его попытки сдерживать эмоции и обрести благоразумие были лишь жалким отголоском той бури, которая бушевала в душе Дарьи…