Категорически не хватало питания… Все чаще и чаще Наум Михайлович в ущерб врачебным процедурам срывал медсестер и санитарок и посылал их по близлежащим поселкам за провиантом или отправлял собирать на неубранных полях мерзлую картошку. Девушки мыли окоченевшими руками клубни, очищали от примерзшей грязи, размораживали, варили. И такой картошкой приходилось кормить раненых. Но мало кто роптал – война есть война…

И все чаще и чаще Даша думала об Андрее… С того дня, как он проводил ее до госпиталя, девушка ничего не знала о нем, и сердце болезненно сжималось при мысли о том, что его штурмовой взвод может быть сейчас на самых опасных участках фронта…

Подходы к окраине города гитлеровцы постоянно подсвечивали осветительными ракетами… Мертвенно-бледный свет «осветиловок» зависал над песчаными барханами, тянущимися вдоль русла реки, над раскинувшейся невдалеке кипарисовой рощей, серебрил рельсы на полотне железной дороги.

Со стороны немецко-румынских позиций слабый ветерок доносил возбуждающий запах вареных сосисок и приторно-сладкий – свиной тушенки.

Где-то вдалеке дружно залаяли одичавшие псы…

Романов беспокойно заерзал у рельса, и Паршаков толкнул его локтем.

– Ну не могу я спокойно запах мяса переносить! – зло пробурчал матрос. – Меня он бесит после нашей мороженой картошки!

– Скоро пойдем, не дергайся! – осадил разведчика Андрей.

Сливаясь в белых маскхалатах со снежной крупой, припорошившей окрестности Севастополя, разведчики уже почти час лежали, укрываясь за рельсами, на железнодорожной насыпи. Наконец на левом берегу речушки трижды сонно проухал оголодавший филин. Это был условный сигнал о том, что группа прикрытия вышла на позиции.

Дождавшись, когда погаснет очередная «осветиловка», Андрей локтем толкнул Романова и тихо сказал: «Пошли!»

Разведчики редкой цепью скользнули через железнодорожную насыпь. До батареи гитлеровцев было метров сто, но разведчикам пришлось потратить на их преодоление более получаса, замирая в снегу во время вспышек осветительных ракет, запас которых у фашистов, похоже, был неиссякаемым.

Гаубицы, как и положено, были укрыты в капонирах, около них суетились румыны – Андрей опознал их по остроконечным пилоткам, натянутым на уши. Эта батарея уже трое суток сводила на нет все попытки моряков и пехотинцев прорваться к окруженному на окраине города полку морской пехоты. Артиллерийский огонь по пристрелянным ориентирам заставлял бойцов падать в снег и откатываться на исходные позиции, неся бессмысленные потери. А по ночам гаубицы лупили по жилым кварталам, снося дом за домом. Пока, наконец, командование не приняло решение остановить этот расстрел, отправив группу разведчиков морской пехоты под командованием младшего лейтенанта Паршакова разобраться с батареей и ее обслугой.

Наконец, разведчики подобрались к позиции артиллеристов на расстояние броска…

– Как только они произведут следующий залп, атакуем! – сказал Андрей Романову. – Передай по цепи!

Румыны закинули в казенники очередную порцию снарядов, и залп разведчиков слился с гаубичным залпом…

Разведчики ворвались на позицию.

– Саперы, работайте! – приказал Андрей.

Трое саперов быстро заложили фугасы под гаубицы, заминировали ящики со снарядами, укрытые в капонире в ста метрах от позиции.

– Все, командир! – выдохнул, тяжело дыша, командир саперов Балуев, подбежав к группе из темноты.

– Отходим! – крикнул Паршаков, и разведчики ушли за насыпь. Внизу, в редком голом кустарнике улеглись на стылую землю, и Балуев, накинув электропровода на клеммы КПМ, вставил в гнездо сбоку прибора приводную ручку и резко закрутил ее. Как только на панели зажглась сигнальная лампочка, сапер утопил в гнезде кнопку подрыва…

За насыпью рвануло так, что под разведчиками вздрогнула и тяжело вздохнула земля. На головы и плечи с сухим шорохом посыпались с неба мелкие камни и комья смерзшейся земли. От наступившей после взрыва тишины зазвенело в ушах…

Но тишина не затянулась надолго. Со стороны частного сектора зазвучали громкие голоса, раздались одиночные выстрелы. Там, видимо, был грамотный командир, и очень скоро автоматный огонь накрыл железнодорожную насыпь.

– За мной! – приказал Андрей, и разведчики, низко пригибаясь, побежали к реке.

У реки встретились с группой прикрытия.

– Как у вас?! – спросил Паршаков, сплевывая вязкую, горькую слюну.

– Со стороны улицы заходят автоматчики! Много! – ответил Димка Кораблев, который был в группе прикрытия старшим. – Путь один – через реку! А дальше по обстановке!

– Вперед! – сказал Андрей и первым шагнул в звенящий струями по корочке прибрежного льда поток.

За рекой побежали, обходя частный сектор по широкой дуге. Слева замаячили огоньки выстрелов. Разведчики приблизились к пригородному шоссе, и тут со стороны немецких позиций послышался рев автомобильных двигателей.

– Назад, к насыпи! – крикнул Андрей.

Разведчики рванули к насыпи и упали в тень домика обходчика у железнодорожного переезда. И вовремя… Мимо них по шоссе пролетели три армейских грузовика, набитых солдатами. Заскрежетав тормозами, машины встали в ста метрах от переезда. Из кузовов повалили на землю автоматчики. Построившись в цепь, немцы или румыны – в темноте не разберешь – пошли по направлению к реке.

– Опоздали! – злорадно прошипел Кораблев. – Надо было на пару минут раньше.

– Не радуйся! – оборвал его Андрей. – Скоро они наткнутся на наши следы у реки и сообразят, что мы пошли в обход частного сектора. Вот тогда нам будет хреново! Очень хреново!

– И что делать? – спросил лежащий слева от командира Романов.

– Будем прорываться! – ответил Андрей. – Идем только по проплешинам, по пригоркам, где ветер сдул снег с земли. Нужно уйти как можно дальше, пока нас не обнаружили.

Паршаков прекрасно понимал ситуацию – как бы далеко они ни оторвались, это даст совсем небольшую фору: обнаружение группы теперь лишь вопрос времени.

Он не ошибся, – преследователи шли буквально по пятам разведчиков, и очень скоро группа прикрытия вступила в перестрелку с противником.

– Вперед! – крикнул Андрей. – Уходим через рощу! Не останавливаться!

Низко пригнувшись, моряки ринулись в кипарисовую рощу. По стволам деревьев тут же злобно застучали пули, расшвыривая вокруг куски коры. Сухие ветки хлестали по плечам и разгоряченным бегом лицам, и уже не было сил уворачиваться от них. Люди дышали загнанно, с надсадным сипом.

– Бежать, морские волки, бежать! – выдыхал Паршаков. – Кто встанет, убью!

Настало время стать жестоким, холодной яростью, как плетью, подстегивать бегущих на последнем дыхании людей. По себе знал: сейчас единственным желанием моряков было упасть, уткнуться горячим лицом в мокрую траву, шершавым языком слизать холодные капли и больше не вставать. Но это верная смерть. Еще более мучительная, чем этот изнуряющий бег. Поэтому – бежать, прикусить губы до крови и бежать.