Очень скоро на дорогах появятся машины, заслоны перекроют пути вероятного движения группы, а наутро округа наполнится лаем собак – отряды немцев и румын станут прочесывать квадрат за квадратом. Единственный шанс вырваться из кольца – бежать, перекрывая все нормативы, выжимая из тела все и еще в два раза больше, чтобы оказаться за чертой, проведенной штабным офицером вермахта на карте. Чтобы уйти от верной смерти, нужно совершить нечеловеческое усилие на грани самой смерти. И Паршаков гнал своих людей, хотя у самого сердце уже было готово взорваться в груди.

Но фашистские офицеры быстро сообразили, что у разведчиков только один путь, и не успели они добраться до речушки, как наперерез им с улицы вырвались два бронетранспортера и грузовик, перекрывая этот единственный путь…

– Вперед! Вперед! – заорал Андрей и, присев на одно колено, прочертил пунктиром пуль ветровое стекло грузовой машины. Автомобиль вильнул колесами и ткнулся бампером в дерево, перекрыв дорогу броневикам.

Разведчики успели войти в реку…

Один из бронетранспортеров, ломая кусты, обошел грузовик, и его пулемет взбил фонтаны воды в реке, рассеивая разведчиков. Вслед за ним выбежали автоматчики…

В три прыжка Андрей пересек речушку и упал за тощую акацию. Он быстро расстрелял магазин своего автомата, но заставил гитлеровцев залечь у реки и вести неприцельный огонь. Андрей улыбнулся, растянув в усмешке сухие губы, глядя, как моряки выходят, отстреливаясь, на берег.

Когда последним пробежал мимо него матрос Романов, Андрей уже знал, что будет делать. Он сменил магазин автомата, встал в полный рост и, стреляя прицельно, пошел вдоль берега, уводя погоню за собой.

Непрерывно стреляя, гитлеровцы потянулись за ним.

Андрей подпустил их метров на пятьдесят и стал бить одиночными, выцеливая и снимая их одного за другим. Фашисты снова залегли, видя, как валятся на снег их камрады.

Андрей менял опустевший магазин, когда, вскинув голову, увидел летящую прямо в него гранату…

– Только не это! – заорал Андрей и рванул что было сил прочь от своего укрытия.

Его ноги словно летели, не касаясь земли. Он не чувствовал, как ерзал и больно бил по спине вещмешок с гранатами и патронами, плечевые ремни которого расслабились, ему не мешал автомат, о затвор которого он отбил на бегу локоть…

Андрея остановил столб черного дыма и выплеснувшейся из-под его ног земли. Он будто налетел на стену… Взрывная волна толкнула его тело назад. Оседая на враз ослабевших ногах, он всем своим существом ожидал страшного удара в живот, почему-то только в живот. Он непроизвольно прикрыл живот руками и раскрыл рот для крика. Его било, пока он падал, но не осколками, а жесткими, смерзшимися комьями земли: в грудь, по ногам… Тошнотворно пахнул в лицо тротиловый смрад.

Оглушенный, Андрей несколько мгновений прислушивался к своему организму, все еще не веря, что жив… И, только увидев фонтанчики земли, взбиваемые пулями прямо у его глаз, очнулся. Он вскочил на негнущиеся ноги и в два прыжка достиг черной, дымящейся воронки, свалившись в нее. Подобрался, скорчился, вжимаясь в теплое черное чрево вывороченной взрывом земли.

Темные фигурки немцев неумолимо приближались, увеличиваясь в размерах. Андрей стрелял и отбегал. Стрелял и отбегал…

А потом над его головой полетели в сторону гитлеровцев огненные смерчи. Андрей понял, что наши все-таки засекли по вспышкам цели и начали огневой налет…

Он не знал, сколько раз и куда был ранен. Боль терзала все его большое, сильное тело, и он не хотел видеть свои раны. Он настолько устал и отупел от всего ужаса этой бесконечной ночи, что ему было сейчас плевать, убьют его или все же удастся выйти к своим…

Светало… Андрей забился в бетонную трубу ливневки, проложенную под шоссе, и оттуда отстреливался, пока гитлеровцы куда-то не исчезли. Он оглядел пустынное теперь поле, простиравшееся до самой железнодорожной насыпи, и, опустив голову, вдруг увидел перед своим лицом ртутно блестевшую лужицу, вытаявшую от множества падающих на лед стреляных гильз. Лужица была круглой, словно блюдце, и в ее блестящей поверхности отражалось утреннее небо. Андрей смотрел в лужицу и видел круг небесной синевы, куда ему нестерпимо захотелось погрузиться. Провалиться в эту спокойную, тихую глубину как в другой мир, раствориться в ней легким облачком. Там, в этой глубине, в которую он вглядывался, было удивительно много света, воздуха, неба. Внезапно из глубины небес выплыло его изможденное лицо, искаженное невыносимой болью, и он понял, что видит в луже свое отражение… И сразу же боль стала столь пронзительной, что казалось, она разорвет его на куски…

Чтобы отвлечься, Андрей подтянул автомат и вскрыл диск магазина. Там оставалось три патрона. Два врагу, один себе… Как же хочется спать… Глаза просто слипаются… Шары на спинке огромной кровати… Блестящие, и в них отражается веселое солнышко за окном… Это же… Это же бабушкин дом! Тепло… Пахнет свежеиспеченным хлебом, полынью, пучки которой бабушка с весны развешивала по углам… Он выходит из спальни и видит на столе, укрытом расшитой скатеркой, круглый дымящийся каравай, а около него – глечик с парным молоком и берестяная солонка с крупной сероватой солью… Как же тепло в бабушкином доме…

Оттеснив морскую пехоту с рубежей обороны, танкисты заняли территорию винсовхоза «Родина». Наконец-то можно было обустроиться в более-менее пригодных для жизни помещениях, смыть в бане окопную грязь, поспать на настоящих кроватях.

Группе снайперской поддержки отвели две комнаты в общежитии совхоза, одна из них досталась Сауле, а во второй разместились четверо ее подчиненных.

В первый же вечер пребывания на новой территории Сауле отличилась…

Мотопатруль пригнал к главной усадьбе цыганский табор из пяти кибиток, который задержали в степи. В каждой кибитке было по пять-шесть детей, мал мала меньше. И Сауле предложила коллегам развлечение…

Сюткис знал, что его напарница готовилась в снайперской школе по особой программе, именуемой «блицмедхен» – программа предназначалась только для девушек, которых специально обучали скоростной стрельбе. Но воочию Сюткис увидел мастерство подруги впервые.

Несколько солдат загнали цыганских детей на чердак усадьбы. Внизу удобно расположились, как в зрительном зале, офицеры-танкисты и штабные.

Сауле стояла метрах в пятидесяти от здания усадьбы, широко расставив ноги, держа винтовку на изготовку. Затем началось страшное…

Солдаты подбрасывали детей в воздух, а Сауле стреляла по живым мишеням, как по дичи. Наиболее удачные выстрелы, когда ребенок после попадания несколько раз прокручивался в воздухе, словно тряпичная кукла, сопровождались аплодисментами. Она ни разу не промазала…

Молодая цыганка каким-то чудом порвала путы на руках и со страшным криком бросилась на Сауле. Та встретила ее жестоким ударом приклада в лицо. Девушку подняли…

Двое солдат держали цыганку за руки, а Сауле, довольно урча, вынула шомпол и, разорвав на девушке платье, стала бить ее концом шомпола по соскам. Через пять минут многочисленные юбки цыганки пропитались кровью, и песок под ее босыми ногами почернел…