"ЗАТЕРТЫЕ ШТАМПЫ".

Далее следовали ещё три надписи, смысла которых Райдер так и не смог уяснить:

ИДЕНТИФИКАЦИЯ ГОЛОСА НЕ ДОКАЗЫВАЕТ СОДЕРЖАНИЯ РЕЧИ. ПСИХИАТРИЯ ПОСТРОЕНА НА РОМАНАХ.

ДОЖДЕВЫЕ ЧЕРВИ ВЫЗЫВАЮТ ТОШНОТУ.

В следующей надписи снова проступала идеология: на удар ответили ударом:

МАРКС — СВИНЬЯ, ТАКАЯ ЖЕ СВИНЬЯ ИИСУС ХРИСТОС,

ЧЕРНЫЕ ПАНТЕРЫ ТОЖЕ СВИНЬИ, ВСЕ СВИНЬИ, И Я ТОЖЕ.

Райдер подумал, что в таком виде этот щит стал истинным гласом народа, публично высказывавшегося о том, что его беспокоит, и никогда не задумывавшегося, заслуживает ли это беспокойство, чтобы его услышали.

Он отвернулся от щита и посмотрел вслед уходящему со станции поезду. Потом снова оперся спиной о стену, встав между чемоданом и сумкой и небрежно глянул вдоль платформы. К нему направлялся человек в синей форме судя по нашивкам, сотрудник транспортной полиции. Он быстро отметил некоторые детали: одно плечо у того было несколько ниже другого, так что казалось, он к чему-то прислушивается, густые курчавые рыжие бакенбарды спускались на дюйм ниже мочек ушей... Не дойдя примерно одного вагона, транспортный полицейский остановился, взглянул на него и решительно отвернулся. Потом скрестил руки на груди, развел их и снял фуражку. Волосы у него на макушке были рыжевато-каштановыми, чуть темнее, чем на бакенбардах, и примяты. Он заглянул в фуражку, водрузил её на голову и снова скрестил руки.

По ту сторону путей на северную платформу прибыл местный поезд, остановился, потом двинулся дальше. Транспортный полицейский повернул голову и обнаружил, что Райдер смотрит на него. Тотчас же он уставился прямо перед собой и выпрямил спину. Опущенное плечо приподнялось, осанка выправилась.

Бад Кармоди

Предполагалось, что как только поезд отойдет от станции, кондуктор выйдет из своего убежища в кабине, выдаст соответствующую информацию и вообще окажет необходимую помощь, как того требуют правила общественного транспорта. Бад Кармоди прекрасно знал, что лишь немногие кондуктора следуют инструкциям. В большинстве случаев они просто сидят в кабине и смотрят на проносящиеся мимо бесцветные стены. Но он не так относился к своей работе. Он делал все в строгом соответствии с правилами и более того: ему нравилось иметь опрятный вид, ему нравилось улыбаться и отвечать на немые вопросы. Он любил свою работу.

Бад Кармоди считал свою привязанность к железной дороге наследственной. Один из его дядюшек был машинистом (он недавно ушел на пенсию после тридцати лет службы), и Бад ещё мальчиком им восхищался. Изредка, — обычно во время спокойных воскресных рейсов — дядя тайком проводил его к себе в кабину и даже позволял трогать ручки управления. Так ещё с детства Бад мечтал стать машинистом. Сразу после окончания средней школы он прошел проверку на пригодность к гражданской службе, что давало ему возможность стать кондуктором или водителем автобуса. Хотя зарплата у водителя автобуса была выше, он на это не купился; все его мысли были о железной дороге. Теперь, после шестимесячной службы кондуктором — до её окончания оставалось всего сорок дней — он получит возможность сдать экзамены на машиниста.

Но вообще-то он неплохо провел это время. Работу он начал с самых азов, и получил удовольствие даже от обучения — двадцать восемь дней на курсах, потом неделя поездок под наблюдением инструктора. Метсону, присматривавшему за ним во время этих поездок, оставался только год до выхода на пенсию. Он был неплохим инструктором, но ему до смерти надоело это занятие, и он был ужасным пессимистом насчет будущего железной дороги. Старик предсказывал, что через пять лет постоянными пассажирами станут одни ниггеры и цветные; возможно, даже управлять поездами будут тоже они.

Метсон был ходячей энциклопедией всяких ужасных историй, так что если принимать его росказни всерьез, работа в поезде метро была только чуть менее опасной, чем служба во Вьетнаме. По его словам, кондуктору ежечасно грозило тяжелое увечье, а может быть даже и смерть, и следовало благодарить судьбу, если удавалось благополучно протянуть хотя бы день.

Ужасные истории рассказывали многие старые кондукторы и даже некоторые молодые, и хотя Бад не имел оснований им не верить, с ним самим никаких неприятностей не случалось. Конечно, ему случалось конфликтовать с пассажирами, но этого следовало ожидать. Кондуктор был у всех на виду, так что естественно он был в ответе за все, что шло не так. Если не считать неприязненных взглядов и оскорблений, ему не доводилось пережить ничего, о чем любили поговорить старожилы: на него никто не плевал, никто его не бил, не грабил, не пырял ножом, на него не блевали пьяные, не нападали толпой школьники, никто из стоявших на платформе не бил его по лицу, когда он высовывался из окна в момент оправления поезда.

А ведь существовал миллион ужасных историй о кондукторе, которому ткнули пальцем в глаз, так он его лишился; о другом кондукторе, которому кулаком сломали нос; и ещё об одном, которого схватили за волосы и чуть было не вытащили из окна...

— 51-я улица, остановка "51-я улица".

Бад произнес эти слова в микрофон чистым веселым голосом, и ему доставило удовольствие, что его слышат одновременно во всех десяти вагонах. Когда поезд въехал на станцию, он вставил свой коньковый ключ (на самом деле он назывался барабанным, но все называли его коньковым) в гнездо на нижней части пульта управления и повернул его направо. Потом вставил дверной ключ и, едва поезд остановился, нажал на кнопки, чтобы открыть двери.

Затем он высунулся из окна, чтобы убедиться, что все пассажиры вышли и вошли, а после того закрыл двери, сначала задние, потом — передние. Потом взглянул на панель управления, индикаторы на которой показывали, что все двери закрыты и заперты.

Поезд тронулся, и он снова высунулся из окна, чтобы посмотреть, как это предписывалось правилами, не зацепило ли кого. Большинство кондукторов со стажем этого не делали из болезненного страха, что в этот момент на них могут напасть.

— Гранд Централь — следующая остановка. Следующая остановка — Гранд Централь.

Бад вышел из кабины, остановился возле аварийного выхода, скрестил руки на груди, и внимательно оглядел пассажиров. Это был его любимый способ скоротать время. Он играл в своеобразную игру, пытаясь представить по внешности, какой образ жизни они ведут; какой работой занимаются, сколько зарабатывают, где и как живут, и даже куда направляются. Это было нетрудно, когда речь шла о мальчишках-посыльных, женщинах, похожих на домашних хозяек, прислугу или секретарш, или стариках-пенсионерах. Но с другими, особенно состоятельной публикой, возникали проблемы. Ведь прилично одетый мужчина мог оказаться и учителем, и адвокатом, коммерсантом или банковским служащим.

Правда, если не считать часов пик, не так много состоятельных людей пользовались услугами компании ИРТ, предпочитая компании БМТ и ИНД. Почему так происходило, он объяснить не мог. Может быть, это определялось маршрутами, или более приличными районами — кто знает? Может быть, причина в том, что компания ИРТ была самой старой и хуже других оснащенной (вот почему его обучение заняло только двадцать восемь дней — в других компаниях оно продолжалось тридцать два), но как это докажешь?