Какую-то долю секунды Денни думал, что вопрос таит ловушку, что репортер каким-то образом выведал его тайну, но этого быть не могло. Он никогда не говорил ни слова ни единой живой душе. Нельзя сказать, чтобы это было таким уж нарушением; просто трудно было представить, что взрослый человек может играть в такие глупые игры. Не говоря уже о том, что транспортное управление наверняка пришло бы в ярость.

Так что он тотчас невозмутимо ответил:

— У машиниста нет времени думать о чем-либо, кроме работы. У него масса дел.

— Послушайте, — не отставал репортер. — вы же день за днем делаете одно и тоже. Откуда же у вас масса дел?

— А как же иначе?.. — Денни притворно возмутился. — Это же одна из самых загруженных железных дорог на свете. Знаете, сколько поездов мы пропускаем каждый день, сколько миль путей...

— Мне дали официальную справку, — прервал репортер. — Около четырехсот миль железнодорожных путей, семь тысяч вагонов, восемь или девять сотен поездов в час во вермя пик. Это впечатляет. Но вы не ответили на мой вопрос.

— Отвечу, — великодушно отмахнулся Денни. — О чем я думаю, когда веду поезд. Как не нарушить расписание и соблюсти правила безопасности. Я наблюдаю за сигналами, переключателями, дверями. Стараюсь, чтобы для пассажиров поездка прошла как можно спокойнее. Вовсю слежу за рельсами. Мы говорим, если ты знаешь свои рельсы...

— Ладно, но все-таки. Неужели вы никогда не думаете, ну, скажем, о том, что будет на обед?

— Я это просто знаю. Потому что сам его готовлю утром.

Репортер рассмеялся, и слова про обед в самом деле угодили в репортаж, опубликованный в "Дейли Ньюс" несколько дней спустя. Его имя было упомянуто в статье, и на несколько дней он стал знаменитым, хотя Пегги сердилась.

— Что ты имел в виду, утверждая, что ты сам его готовишь? Кто вытаскивает тебя каждое утро из постели и собирает тебе обед?

Он объяснял ей, что не собирался похитить её славу, просто так получилось. Потом, к его немалому удивлению, Пегги спросила:

— Так, черт возьми, о чем ты все же думаешь?

— Я думаю о Боге, Пег, — торжественно заявил он, на что она ответила, чтобы он приберег эту чушь для отца Моррисси, вернула тем самым себе преимущество на поле боя и снова стала жаловаться, что теперь никто не поверит, что она готовит ему обед, и все их друзья станут думать, что она валяется в постели до полудня...

Но что он мог поделать — не говорить же ей, что он подсчитывает вес поезда? Что большую часть времени он спокоен и устойчив, как столп церкви? Да, Господи, нужно что-то делать или просто хлопать глазами. Правда состоит в том, что после почти двадцати лет работы поезд ведешь почти автоматически, вырабатывается связь между глазами и сигналами, руками, контроллером и тормозной рукояткой, так что кажется, что все работает само по себе. За почти двадцать лет работы он не допустил ни единой серьезной ошибки.

Фактически за все время работы он совершил только одну настоящую ошибку, и случилось это вскоре после того, как он закончил обучение и отработал обязательных шесть месяцев в депо. Боже мой, тогда он натворил дел! И не потому, что считал вес поезда; тогда об этом ещё не было и речи. Просто на скорости сорок миль в час он проехал на красный сигнал светофора. К счастью, он вовремя это заметил, но, когда его рука схватилась за тормоз, сработала автоматика, и произошло экстренное торможение.

Вот и все. Никакого несчастного случая. Неожиданная остановка несколько встряхнула пассажиров, но никто не пострадал и жалоб не было. Он выбрался на пути и вручную отключил автомат, вот и все. Позднее он получил хорошую взбучку, но его инструктор, старик Меар, принял во внимание, что он ещё совсем зеленый, и не подал рапорта. Фактически на него никогда ничего не писали, это кое-что значило.

Дело было в том, что он знал свою дорогу, знал её настолько хорошо, что ему не нужно было о ней думать. Он знал больше чем свою дорогу; он знал, как работают поезда. Если он когда-то что-то узнавал, то не забывал этого уже никогда. Не то, что это было бы так нужно, чтобы быть надежным машинистом, но он действительно знал, что каждый вагон приводится в движение четырьмя стосильными моторами, по одному на каждую ось, и что третий рельс с помощью контактных башмаков передает напряжение в 600 вольт постоянного тока, и что переключение его контроллера в рабочее положение посылает сигнал в ячейку управления каждого мотора... Он даже знал, что эти сукины дети стоят по четверти миллиона долларов каждый, то есть когда вы ведете поезд, состоящий из десяти вагонов, в вашем распоряжении оборудование стоимостью в два с половиной миллиона долларов!

Правда в том, что все операции он проделывал автоматически, не задумываясь. На Гранд Централь нужно включить задние габаритные огни. Он знал, что они горят, хотя не мог их видеть, и знал, когда они погаснут. И сейчас, направляясь к тридцать третьей улице, он все делал машинально, контроллер автоматически пощелкивал через равные промежутки времени, глаза или подсознание, назовите как хотите, воспринимали сигналы — зеленый, зеленый, переключающийся на желтый, а потом на красный, что значило, что он движется с правильной скоростью, чтобы красный сигнал перед ним переключился на желтый, а потом на зеленый. Еще это значило, что если ему понадобится нажать на тормоз, он сможет это сделать, не потревожив пассажиров.

Об этом вообще не думаешь, а просто делаешь.

Так что если не думать о том, как вести поезд, можно позволить себе думать о чем-то другом, чтобы занять мозг и как-то справиться с монотонностью работы. Он готов был держать пари, что многие машинисты во время работы играют в какие-то игры. Например, Винсент Скарпелли; судя по тому, сколько фишек он однажды уронил, можно было представить, сколько их у него было. По крайней мере его собственное приятное времяпрепровождение ничего страшного не представляло.

Он снова прикинул вес. На тридцать третьей улице вышло около двадцати человек, вошла примерно дюжина. Стало быть, пассажиров стало на восемь человек меньше. Если считать по 150 фунтов на человека (если проектировщики эскалаторов, рассчитывая их грузоподъемность, исходят из этой цифры, то и для него она вполне сойдет), то потеря веса составила 1200 фунтов, и теперь полный вес равен 793790 фунтов. Разумеется, всего лишь грубо приблизительно. Если учесть длину поезда и малое время, на подсчет, он никогда не мог сказать точно, сколько человек вышло и сколько вошло, так что реально это была всего лишь оценка, основанная на большом опыте. Но получалось у него весьма неплохо, даже для большой толпы в часы пик.

Конечно, глупо прибавлять этот вес к весу самого вагона, который никогда не менялся (приблизительно 75000 фунтов для вагонов отдела А, несколько больше — для вагонов отделов Б-1 и Б-2). если не считать изменения количества вагонов. Однако это делало цифры более впечатляющими. Вот сейчас, например, хотя в поезде было всего 290 пассажиров (43500 фунтов), да ещё следовало накинуть по фунту на книги, ручную кладь, женские сумочки (290 фунтов) и прибавить этот вес к весу десяти вагонов по 75000 фунтов каждый, то в сумме получится 793790 фунтов.