Шрифт:
Интервал:
Закладка:
1941.
Изгнанник укачивает в себе дом.
Марийка течет жидкой металлической речкой.
Внутри каждого человека – зародыш дома. Когда человека гонят прочь, его внутренний дом сворачивается в еще не родившегося младенца. Изгнанник может не догадываться об этом, но он жив этой истиной. Он сидит на корточках, наклонившись вперед, и укачивает в себе дом. Несчастный поет дому песню, которую слышал внутри него младенцем. В песне нет ни слов, ни пауз. Поющий даже не шевелит губами. Дом тихонько засыпает, скрипят половицы, в постели ворочаются сонные люди. Изгнанник встревоженно и удивленно прислушивается к себе и понимает, что в этом доме живет и он сам. Блуждая в матрешечных отражениях, человек множество раз встречает себя. И благодаря этому остается самим собой.
Поезд жестко стучит колесами, а задремавшей Марийке кажется, что ее качают в люльке. Колыбелька похожа на лодочку. Всюду жаркая каменная печь. Девочка бормочет в полудреме, и лодочка словно поддакивает ей – так, так, так… Марийка распахивает глаза. Над люлькой – размытое улыбающееся лицо в синей шали. Девочка пытается подняться, чтобы разглядеть это лицо, но ее тело словно из свинца. Вместо языка тоже кусок металла. Девочка смежает веки, и сильное, убивающее тепло разливается по телу, Марийка течет жидкой металлической речкой в никуда. Налетает холодный, мокрый ветер, тело девочки твердеет, обретает очертания, ищет себя в пространстве.
Ранней весной отец в Гларусе подрубает несколько деревьев, растущих в поле, и сдирает с них кору.
– Worom, Vadr? Tes tuht jo n Boum weh2, – осмеливается спросить Марийка, всюду, где можно, из любопытства поспешающая за отцом.
– Hiere is ejn Acker, Matje. Man muss n Platz fohr n Fluhch freimache. Zuh n Herbst wäckst n Weize uf, mir mahle s Mehl un backe s Brout. Dr Boum vortrocknt bald, Techterje, mir mejsel n ab3.
Иные деревья сжигают прямо на поле, их зола удобряет землю.
В длинный ряд стоят корзины и корзинки, в них травы и ягоды, а в некоторых, с очень плотным плетением, вода. Мама крутит ручку деревянной маслобойки, подливает сметаны в ее горло. Из дымохода пахнет копченым окороком и колбасой, там на крюках можно закоптить сразу целую свинью. Марийка своими глазами видела на чердаке коптильную камеру, она очень широкая, а снаружи выходит в узкую трубу. На лаковые дверцы шкафов в родительском доме приклеены точеные украшения. Уютно, никто не роется в кухонном буфете и сундуке.
Все времена протекают одновременно, меняются только пространства, их декорации и одежды. Повествование всегда идет в настоящем времени и синхронно, будь то изображение эмиграции из Германии в Россию, раскулачивания, войны, депортации, трудармии, эмиграции из России в Германию.
* * *1941.
По корове, как шершни, ползают убогие земляные духи.
Солнце давит на крышу теплушки.
Мать сильно прижимает ее к себе и шепотом твердит: «Tu pist Maria Jäckel, secks Jahre alt, di Mudr hehst Else, Vadr hehst Robert, da Brieder sin Robert un Andreas, tu pist am zweite Agust Neizehnhunnertfufuntraißig kewohre, di Heimat is s Tourf Klarus…»4, но сознание Марийки противится, ей кажется, что она часть огромной коровы, которую гонят на восток. Злая морось; по той части коровы, которой является Марийка, погонщик нещадно хлещет плетью, и тело девочки содрогается от страха и боли. По корове, как шершни, ползают убогие земляные духи. Ноздри коровы, искалеченные щипцами, раздуваются, сбрасывая нескольких нечистых на землю. Но на короткой шее, вогнутой спине и тощем животе скотины злобных и счастливых духов превеликое множество. Луч ищет себе место; на коровий круп порой ложатся бледные пальцы согбенной и гордой Уснувшей Матери, но духи сразу облипают их, кусая благоухающий в эти минуты воздух.
Теплушка – теплое слово. Оно пахнет железом и кровью. Марийка не знает, что «tepluschka» от слова «тепло».
Девочка спит в вагоне, когда на одной из станций ее беременной матери становится совсем плохо – женщину неукротимо рвет, рвотные позывы выворачивают пустой желудок. Молодцеватый охранник вытаскивает ее на улицу. Крича о дочери, женщина падает к нему в ноги. Он откидывает ее от себя, не желая причинить боль, но не соизмеряет силы удара.
Вновь очутившись в промерзшем вагоне, мама, изо рта которой капает кровь, снимает с себя шаль и обвязывает дочку, как сноп: теперь одна шаль у девочки на голове, другая на теле. Стараясь не стонать, мать тихонько отползает от дочки, которая не плачет и не цепляется за нее руками. Люди как могут теснятся, пропуская женщину в угол теплушки, понимая, что та боится умереть на глазах у дочери. Марийка же словно тупеет, уже не соображая, что происходит вокруг. Сон – лекарство от голода. Веки девочки закрываются.
Когда она вновь открывает глаза, мамы уже нет.
Сознание Марийки на время проясняется. Вот сейчас, сейчас станет легче, сейчас все