чужая дрожащая музыка плачет ритмом польки. Виктор пляшет.Meine neuen Stiefel hier haben dicke Sohlen: Solche Stiefel hatt’ ich nie — krachen soll’n die Bohlen15.

В тридцать первом году все было тяжелым. Мальчик родился в ссылке. Рождаясь в Караганде, человек сразу обретает несколько жизней. Часть из них он теряет в Караганде. Если повезет, он начинает жизнь в другом месте. Болезненным броском он переносит себя туда и рождается заново.

Сын Лидии почти не плачет. Он умирает несколько раз и наконец умирает. Виктор, глядя на вытянувшегося младенца, говорит: «Där hat Glick kehat»16.

Лидия смотрит на Виктора с ненавистью. Пот капает со лба роженицы в ее глаза. Она долго прощала, но теперь не может простить этих слов мужу. Что эти слова? Они лишь прозрачная капля. Ее можно слизать, проглотить. А Лидия не хочет. А Виктор не хочет с ней больше жить.

…Шероховат верхний слой почвы, он густо зарос травой, скреплен ее корнями. Из дерна строят дома для немцев. Для немцев нет дерева, кирпича, бетона. Можно жить в домах из почвы – так легче привыкнуть к земле.

Дерн карагандинские немцы припасли для новой партии изгнанников и хранили в сараях. В самом начале сентября 1941-го в Караганду пригнали мужчин. Затем (еще не упал снег) первую партию женщин. Теперь в снежный октябрь привезли еще женщин с детьми.

Теперь, через десять лет, у Лидии есть дочка, шестилетняя Марийка. Девочка покорно идет за матерью, впряженной в телегу с дерном. У них есть дом, но нужно помочь своим обрести жилье. Дом внутри человека не спасает его от стужи и зноя.

Хлеборез в Карлаге режет хлеб на крохотные кубики-довески.

* * *

1935.

Отец, парень что надо.

Donner, бог грозы, ты растянешь четверг на четыре дня.

Отец Розы недоволен. И старший сын, Фридрих, вот-вот женится на русской, этой взбалмошной Женьке, и куколка его Роза во всей Макеевке не нашла себе немца, а идет за Ваську Апостолова, махонького ростом, чернявого, с добрыми глазами. Люди наперебой говорят – сердце у него золотое, но Фридрих-старший видит другое – слаб парень здоровьем, и сердце не золотое у него, а квелое, оставит он Розхен молодой вдовицей с детьми.

Сваты сидят весь вечер и часть ночи захватывают. Родителей у жениха нет, он бывший детдомовец (там и фамилию ему, видать, сочинили, еще при царской России) и пришел с друзьями, такими же работягами, шахтерами. В жизни не отдал бы Фридрих свою красавицу Розку за безродного Апостолова, но тот дружит с самим Стахановым, и даже письмо его привез, коротенькое, скорее записочку, чем письмо. Алексей Григорьевич пишет: отец, парень что надо, твоей семье повезло.

– Komm aus, Roßchen!17 – зычно кричит отец ближе к полночи. – Ich bin invorstanne18.

Щурясь, глядя прямо в лицо будущему тестю, Апостолов силится понять, что значат эти немецкие слова. Вместо Розы из комнаты выходит Катарина, ее младшая сестра. Кудрявые темные волосы убраны в пышную косу, непослушные завитки дрожат у висков.

– Берешь? – Фридрих, обращаясь к жениху, переходит на русский.

– Нет, – испуганно пятится Василий. – Это не моя невеста.

Катарина хохочет, а из комнаты, как пава, выплывает Грета, грузная женщина, старшая сестра Фридриха. Она кокетливо обводит взглядом гостей и не прячет улыбку.

– Берешь? – снова спрашивает Фридрих.

Василий и его друзья уже смеются, лица их светлеют. Наконец появляется Роза, ее Василий с радостью «берет».

Проходят три недели, солнечный венок на голове у Розы, наступает заветный четверг. Donner, бог грозы, ты растянешь четверг на четыре дня. Распорядитель свадьбы верхом на лошади зовет гостей в дом. Специально обученная лошадка кланяется, заходит прямо в дом. Грива ее в цветах и лентах, на шее колокольцы. В корзинах подружек невесты посуда, ее дарят гости.

Вот и Роза стала Апостоловой, а Женька-то не взяла фамилию Дайтхе, так и носит свою русскую фамилию Воробьева. Не ей в 1941-м печалиться о муже, боевом летчике, а Фридриху-старшему, «эвакуированному» в Германию с задранным к небу лицом, о сыне и Розе, спасшейся от «эвакуации» под русской фамилией, о брате. Муж обещает увезти ее с сыном из голодной Макеевки в Караганду – его друга Стаханова поставили там недавно начальником шахты.

* * *

1942.

Он кусок черного хлеба, зажатый в руке.

Ешь медленно.