Умывшись и расчесав длинные тёмно-каштановые волосы, Даша с минуту всматривалась в своё отражение в зеркале, висевшем в ванной комнате, будто бы всё ещё надеясь обнаружить там следы пропавшего сна. Но вместо этого зеркало, видимо, по привычке, показало Даше лишь её отражение. Живые карие глаза, чуть вздёрнутый нос, светлая кожа – в общем, ничего нового, кроме пары веснушек, облюбовавших себе участки у крыльев носа, к большому Дашиному неудовольствию.

Однако у девушки больше не оставалось времени, чтобы вспоминать сон или разглядывать своё отражение, ей следовало торопиться на открытие выставки нэцкэ из частных коллекций в Эрмитаже. Ноги и руки хорошо знали своё дело, и в скором времени Даша успела одеться, позавтракать и, прихватив под мышку блокнот, выскочить из дому.

Японские нэцкэ, выставленные на всеобщее обозрение в середине июля, произвели фурор среди петербуржцев и гостей города. Эти миниатюрные скульптуры, несмотря на свой размер – всего каких-то три-семь сантиметров, или немногим больше, приковывали к себе взгляды посетителей, не делая исключений.

– Выходит, нэцкэ – это пуговица? – интересовался мальчик лет девяти у своей мамы.

– Я думаю, что, скорее, нэцкэ – это что-то вроде подвески для ключей.

– Нет, их же прикрепляли к одежде. Значит, они – пуговицы.

– Но не пришивали же. И где ты видел, чтобы на одежде была только одна пуговица?

– В магазине. И это была очень красивая пуговица. Красная.

Рядом стояла усталая бабушка, переминающаяся с ноги на ногу, в поисках в этом идейном пространстве, увы, отсутствующие скамейки. Какой-то мужчина зевал, не в силах продвинуться вперёд, в то время как его более удачливые отпрыски уже облепили витрину и с любопытством рассматривали маленькие предметы, помещённые под стекло. Их глаза заблестели, когда они увидели нэцкэ под названием «обезьяны-акробаты», выполненное в середине XVIII века мастером из Киото. Незамысловатый сюжет представлял собой пародию на уличных артистов, устраиваемую одной большой и тремя маленькими обезьянками, образовавшими пирамиду, вскарабкавшись друг на друга.

– Видимо, они тоже хотели посмотреть эту выставку, – кивая на обезьян, заметил самый младший из ребятишек.

Ещё один из посетителей, поправляя на носу очки, рассказывал своей даме про то, что название «нэцкэ» происходит от двух иероглифов, переводящихся как «корень» и «прикреплять».

– И если второй иероглиф намекает на функциональную сущность нэцкэ как брелока-противовеса (в традиционной японской одежде не было карманов, и люди цепляли всё к поясу!), то первый восходит к обычаю бедняков использовать с той же целью корень дерева! – воскликнул знаток, радуясь своему красноречию. – Вот представь, что на твоих джинсах и куртке нет карманов. А тебе нужно куда-то убрать телефон, что бы ты сделала?

– Убрала бы его в сумку, – не задумываясь, ответила русоволосая девушка в джинсах (как было отмечено ранее её собеседником) и оранжевой блузке, внимательно изучая инро[4], также представленное на выставке. Это была красивая сумочка, украшенная резьбой и покрытая лаком в одной из заимствованных китайских техник. Посередине сумочки-инро красовался дракон, изогнувшийся так, будто бы пытался поймать кончик собственного хвоста.

Чтобы протиснуться к витрине, Даше потребовалось некоторое время, но наконец ей удалось занять устойчивую позицию, способствующую продолжительному осмотру музейных экспонатов, выполненных из дерева и кости, инкрустированных хрусталём и драгоценным кораллом. Теперь, когда только стекло отделяло Дашу от миниатюрных фигурок, выставленных напоказ перед посетителями Эрмитажа, в её голове проносился ураган мыслей, начиная от впечатлений о выставке и окружающих людях и заканчивая намерением набросать пару слов для своей колонки. В промежутках между обрывками наблюдений возникал образ аппетитного круассана в форме полумесяца, покачивающегося над чашечкой горячего шоколада. Французская сдоба мешала сосредоточиться на мысли о нэцкэ, но Даша уже достала блокнот на пластмассовой пружине для записи дат, школ, мастеров и других сведений по атрибуции нэцкэ. На выставке были представлены фигурки, символизирующие семь божеств счастья, нэцкэ зооморфного и мифического характера и, наконец, различные сценки из японской жизни.

Даша знала, что данная выставка собрана благодаря усилиям частных коллекционеров Санкт-Петербурга и Москвы. Неожиданно она поймала себя на интересной мысли. «Одна японская поговорка гласит, что вещи похожи на своих хозяев, – пронеслось у неё в голове, – относится ли это высказывание и к данному случаю?» Убрав блокнот в карман, задуманный модельером с правой стороны платья в шотландскую клетку, Даша стала рассматривать людей, слонявшихся в нетерпении заснять себя на фоне японских редкостей, не получив нагоняя от смотрительницы и не столкнувшись лбом или спиною с такими же рьяными любителями искусства. Пока Даша разглядывала толпу, её немного оттеснили от витрин, и, несмотря на то, что сейчас её и нэцкэ разделяла всего пара шагов, обзор был полностью заслонён от девушки. Теперь только толпа превратилась в объект для созерцания, и Даша отметила один интересный факт…

Поток людей постоянно менялся, будто бы косяк разноцветных рыб, пронёсшись вперёд-назад, освобождал место новому потоку. Но три фигуры неизменно оставались в зале. Среди этой тройки выделялась рыжеволосая женщина средних лет, одетая в чёрное прямое платье, дополненное массивным колье. В руках она держала миниатюрный блокнот-книжечку, удобный для заметок на ходу. Словно дельфин, рассекающий волны, она прорывалась сквозь толпу, появляясь то в одном её конце, то в другом. «Странная тактика для сбора информации, – подумала Даша, – разве что… эта женщина занимается анкетированием посетителей…»

Кроме рыжеволосой, выставку не желали покидать в течение двух часов длинный молодой человек с тёмно-русыми волосами и миловидная девушка среднего роста, чертами лица напоминающая японку. Молодой человек был одет в тёмно-синий пиджак, голубую рубашку, элегантные бежевые брюки и зелёный галстук, выпущенный поверх рубашки. Девушка подстрижена а-ля Мирей Матье, а её наряд состоял из белой блузки, подвязанного у воротника алого банта, розовой жилетки, юбки в клетку и завершающего образ японской школьницы фиолетового рюкзачка, на который временами неодобрительно косились смотрительницы.

Через некоторое время зал начал постепенно пустеть. Люди шли дальше – смотреть привезённую недавно картину «Географ» кисти Вермеера Дельфтского из музея Штедель в городе Франкфурт-на-Майне или в отдел сувениров. Кто-то же, преданный основным коллекциям Эрмитажа, уже давно расстался с нэцкэ, чтобы раствориться в атмосфере Зимнего дворца, изучая лоджии Рафаэля, Георгиевский зал и другие не менее великолепные залы, хранящие в себе прелесть голландского натюрморта, музыкальность итальянского портрета и идиллию французского пейзажа.

Когда в зале стало меньше народа, Даша смогла оценить особенности самого помещения. Нэцкэ были выставлены в небольшом круглом зале. Кроме самих брелоков-противовесов, в витринах были представлены инструменты резчика нэцкэ. Это создавало атмосферу сопричастности с ремеслом мастера – ты видишь объект и инструмент, а твоя фантазия достраивает всё остальное. Воображение