без спроси и принялась жадно есть горячий суп, чем вызвала еще больше смешков со стороны детей Клотильды.

Им было забавно, что я ем и давлюсь от жадности и спешки. Им было смешно, что еду мне приходится выпрашивать.

И им нравилась власть их матери надо мной.

А сама она была очень недовольна моим своеволием. Но отнять взятый без разрешения хлеб побоялась.

Наверное, ей показалось, что я в руку ей зубами вцеплюсь.

Да я и вцепилась бы. За свою новую жизнь, начатую так странно и неудачно, я вцепилась бы зубами в чью угодно руку!

***

— Раз жрешь тут бесплатно, — грубо произнесла Клотильда, — с собой эту заберешь. Хватит мне уже кормить тут всяких оборванцев…

Из темного угла она за руку вытащила упирающуюся девочку, грязную и худую, в ношеном старом платье коричневого цвета.

Малышка упрямо и враждебно молчала, глядя большими глазами на Клотильду, и та наподдала ей подзатыльник за этот взгляд.

— Змееныш! — злобно прошипела старая гарпия.

А я чуть куском не подавилась.

Этот ребенок, эта малютка лет пяти с тонкими золотистыми кудряшками — это была внебрачная дочь Жана. Так сказала ее мать, подкинувшая девочку на порог нашего дома. Оставила и ушла, худая и бледная нищенка.

Жива ли сейчас? Вряд ли. А если и да, то немногим лучше меня себя чувствует.

Жан еще никого не сделал счастливее и здоровее. Он, словно паразит, присасывается и высасывает все соки, всю жизнь выпивает.

— Но это же ваша внучка! — изумленно воскликнула я, глядя на девочку.

Та не заплакала от подзатыльника. Для бедняжки это было уже привычное дело.

Она все так же молча смотрела на меня, прижимая к себе странную игрушку, то ли черного медведя, то ли кота, кое-как сшитого из вытертого старого плюша.

Единственное, что осталось у нее на память от матери… Дети Клотильды не отняли игрушку у девочки только потому, что та была слишком уж грязная и протертая чуть не до дыр.

Ну, и сама владелица кота имела обыкновение кусаться. Отчаянно, несмотря на тумаки, которых доставалось ей предостаточно.

— Как бы не так! — рявкнула старуха. — Жан говорит, что знать не знал эту проходимку, подкинувшую нам этого звереныша!

— У нее ваши глаза, — пробормотала я, ошарашенно разглядывая девочку. — Это же ваша… как же вы можете!..

Но у старухи точно в груди камень.

— Обе убирайтесь, — прошипела она, — и точка!

— Вы за все ответите! — выдохнула я, потрясенная.

Клотильда осклабилась. В чертах ее неприятного лица засияло злое торжество.

— Доживете до мая — может, и отвечу, — мерзко проговорила она.

Скажем прямо, шансов дожить до мая, да и просто прожить хотя б несколько дней на улице, куда гнала старуха, у меня было маловато.

С ребенком на руках — еще меньше.

С чужим ребенком. С ребенком человека, назвавшегося моим мужем, и избавившегося от меня, как только взять стало нечего.

Я ведь не дурочка. Все я понимала.

Это юная тихая жена Жана могла бы верить в то, что старуха-свекровь распоясалась, пока сына нет дома. Я же, занявшая тело девушки нечаянно и самовольно, видела это семейство просто насквозь.

Жан еще раз намерен был жениться.

Развестись со мной он не мог. Тогда б суд обязал его отдать мне мое приданое, да еще и денег на новорожденного ребенка заставил бы приплатить. А Жан никому и ничего платить не собирался.

Поэтому они с матерью и удумали избавиться от молодой жены.

Да и от плода греха, от девочки-подкидыша, тоже.

Видно, Жан наконец-то очаровал не какую-нибудь деревенскую дурочку, а даму солидную, богатую. Значит, темное прошлое ему ни к чему.

Молодая жена умерла в родах? Что ж, так бывает. Никто б не придрался.

Но план старухи и мерзавца-мужа разрушила я. Свалившись в чужое, обессиленное тело, оживив его своей неистовой жаждой жить.

А за то, что такой хороший, выверенный план разрушился, Жан строго спросил бы со своей мамаши. Вот она и лютует, огрызается. На крайние меры пошла, гонит меня из дому.

— Что людям скажете, — глухо говорю я, цепляясь за последний шанс остаться здесь, под кровом, в тепле. — Как оправдаетесь.

Клотильда фыркнула.

— Скажу, что пошла за хворостом и не вернулась! — дерзко выкрикнула она. — Может, заплутала, а может, сбежала. Все же знают, что ты дурочка. Потаскушка деревенская.

Дети за столом так и покатились со смеху, показывая на меня пальцами.

— Шлюха, шлюха! — радостно вопили они.

Молодая жена Жана не была потаскушкой.

Это старуха злословила про нее, вымещала так свою ненависть и зависть.

У Клотильды четверо детей, и все от разных мужчин.

С ней и соседи-то здоровались через раз, потому что говорили, что Клотильда одно время жила в городе. И вот там она как будто бы продавала себя за деньги. И детей всех прижила от клиентов.

Так что стыд ей так наколол глаза, что она рада была обратить людскую молву против невинной девочки…

— Сама такая, — огрызнулась я.

Клотильда пошла пунцовыми пятнами, ринулась к столу.

— А ну, пошла! — закричала было она, замахнувшись.

Но я ухватила нож и ткнула в ее сторону. Малолетние засранцы тотчас испуганно смолкли и съежились на своих местах. Мать их застыла на месте, испуганно опустив руки.

— Стой, где стоишь, — рявкнула я. — Не то кишки выпущу. Терять мне нечего.

— Я слуг сейчас позову, — выдохнула Клотильда. — Они тебя взашей… Они тебя…

— Сама уйду, — огрызнулась я. — Просто рот закрой и дай поесть.

Я обернулась к девочке, которую старуха мне навязывала, и жестом подозвала ее к себе.

— Ну, иди ко мне. Есть хочешь?

Девочка не ответила. Темно-синие глаза ребенка метнулись к дымящейся чашке с остатками похлебки. Девочка сглотнула и сделала шаг вперед. Отчаянно и с мольбой глянула мне в лицо.

Все ясно. Ребенка старая стерва тоже не кормила сегодня.

— Иди, не бойся, — я протянула руку, коснулась ребенка. — Съешь мой суп.

Девочка была, конечно, дикарка.

В путаных воспоминаниях юной жены Жана, которые нахлынули на меня, словно морские волны, я не находила ни имени этой малышки, ни то, умела ли она говорить.

Да и сама девушка, вечно занятая работой, не находила свободной минутки, чтобы уделить внимание этому ребенку. Поэтому никаких теплых отношений между нами, такими одинокими и такими