спокойного сна, от болей в суставах, смягчающее кожу, — бормотала я, перебирая тонкие сухие стебли. — Ну, поди сюда, детка, — скомандовала я Лиззи. — Будем раздеваться и мыться.

Девочка нехотя подчинилась.

Одежда ее была просто ужасно грязной. Я, не глядя, бросила ее в ведро со щелоком. Впрочем, и моя не лучше; туда же ее!

Тела наши под одеждой просто чудовищны… тощие, бледные, грязноватые. Пахнущие болезнью. Да, в таким виде на людях лучше не показываться. Скажут — заразные, да прогонят со двора!

— Ну ничего, — бормотала я, намыливая руки душистым дорогим мылом. — Сейчас мы смоем с себя запах бедности!

Свой травяной взвар я влила в ванну в последнюю очередь и помешала как следует.

Еще капнула капельку розового масла — просто так, для запаха. Приятно было ощутить знакомый аромат и почувствовать себя не грязной нищенкой, а девушкой, которая заботится о своей красоте.

Обе мы влезли в теплую воду. Я с удовольствием погрузилась по самые уши, расслабляясь.

Лиззи, которая с настороженностью отнеслась к процедуре, в теплой воде перестала сжиматься в комок, откинулась на бортик ванной. Глазки ее стали закрываться, мордашка покрылась каплями воды от пара.

— Давай-ка я отмою тебя, — сказала я. — Раз уж ты вздумала спать.

Она откровенно зевала, когда я намыливала ее волосы и смывала с них грязь. Мордашка ее, свежеумытая, разрумянилась и стала очень хорошенькой. Тощенькая спинка, вся в синяках и царапинах, стала по-детски розовой и мягкой.

Травяной сбор, что я заварила, действительно помог. Перестали болеть натруженные за день руки, ноги и поясница. Мышцы расслабились и стали мягкими. Грубая кожа на руках отшелушилась, стала мягче.

Отмыв Лиззи, я ее перенесла, засыпающую, на постель. Закутала в плед.

А сама вернулась в ванну занялась своими волосами.

Они спутались, скатались — ужас! Сплетенные в косу бог знает когда, почти превратились в войлок. Я со слезами раздирала косу, с отчаянием думая временами, что придется отрезать волосы.

Но остричься — это же позор! Остриженные волосы не спрячешь под чепцом, все равно заметят! Отчего отрезала? Болела тифом?! Или чем похуже?! Кто пустит на порог заразную оборванку?!

Три раза подряд я опускала руки, заливаясь горючими слезами. И три раза бралась снова за дело, осторожно вычесывая светлые пряди. Волосы были длинные и очень густые. Такие и прочесать-то проблема, а уж запущенные…

Когда мне, наконец, удалось справиться с волосами и расчесать их обломком гребешка, вода почти остыла. Поэтому мыться мне пришлось поскорее, чтоб окончательно не замерзнуть.

Я вылезла, облачилась в свежую рубашку, найденную в доме. Свои чистые волосы я аккуратно сплела в косу и уложила на голове веночком.

В остывающей воде тщательно выполоскала наши вещи.

Красивее и новее они не стали, но чище — да.

Их я развесила на веревке перед пышущим жаром камином, чтобы завтра было что надеть.

Когда Лиззи проснулась, я, в одной рубашечке, завернувшись в один из ее платков, уже пожарила на ужин гренки из остатков хлеба, с целыми пятью яйцами. Сковорода шкворчала и шипела, брызжа маслом, яйца поблескивали.

А сама я сидела у огня и подшивала платье Лиззи.

Починить его было, наверное, нереально, и я скрывала прорехи как могла — вышивала шелковыми ленточками тюльпаны и ландыши. Выходило очень нарядно.

Платьице посвежело и стало выглядеть приличнее.

— Сестрица! — изумленно вскричала Лиззи, усевшись в постели. — Какая же ты хорошенькая стала! Какие у тебя волосы красивые! И какие щеки румяные! Это правда от того мыла?!

И она ухватилась за свою мордашку, наощупь пытаясь определить, похорошела ли она так, как ей было обещано.

— От мыла, от мыла, — посмеиваясь, ответила я. — Ну-ка, глянь-ка!

И я протянула ей круглое маленькое зеркало.

Не знаю, видела ли Лиззи себя хоть когда-нибудь чистой. Да только увиденное ей понравилось. Ее маленький красный ротик округлился, она захлопала глазами, рассматривая себя.

— Это я-я-я?! — протянула она изумленно. — Ну и ну! Точно, принцесса!

— Иди-ка сюда, ваше высочество, — произнесла я. — Я расчешу тебя как следует.

— И косы заплетешь, как себе? — поинтересовалась Лиззи, живо спрыгивая с постели.

— Заплету! — пообещала я.

Ее рубашка и чулки просохли, я надела их на ребенка. Чулки, конечно, тоже пришлось починить. Но теперь они были свежими и целыми.

Я вычесала ее золотистые кудряшки, сплела их в две косы, и мы, довольные, уселись ужинать.

— Ты хорошая, сестрица, — задумчиво произнесла Лиззи, уплетая за обе щеки яйца и хлеб.

— Спасибо, — ответила я с улыбкой. — Это хорошо, что я тебе нравлюсь. А ты нравишься мне. Ты замечательная помощница. Вместе мы не пропадем!

Лиззи опустила задумчивый взгляд в миску с остатками еды.

— Мне нужно открыть тебе тайну, сестрица, — произнесла она. — Только ты пообещай, что не будешь браниться

Глава 3. Тайна Лиззи

— Я сделала кое-что очень плохое, — сказала Лиззи.

— Когда? — удивилась я. — Сегодня? Когда ж ты успела?

Девочка опустила стыдливо взгляд.

— Нет, не сегодня, — ответила она. — Давно. У Клотильды еще.

Я вздохнула.

— Ну, я обещаю не сердиться, — сказала я строго. — Если ты пообещаешь мне, что больше не будешь поступать дурно. Если мы хотим, чтоб жизнь у нас наладилась, надо забыть прошлое, оставить позади все, что было в доме Клотильды, и честно трудиться.

Лиззи вздохнула.

— Но ты обещаешь не кричать и не бить меня?

— Я никогда не ударю тебя, — твердо пообещала я, вспоминая ее синяки.

— Я кое-что украла у Клотильды, — призналась Лиззи. — И теперь все время думаю о том, что она может примчаться сюда и отнять это.

Я лишь всплеснула руками.

Ободренная моим молчанием, Лиззи продолжила:

— Ты, наверное, слышала, как она кричала. Ты тогда уже вставать начала.

— Да, что-то такое припоминаю, — пробормотала я.

Вспомнилось, как вопли Клотильды чуть не разнесли дом. Я тогда вынырнула из липкого и тяжелого сна и слушала ее крики. От них голова раскалывалась.

Если б я не болела, Клотильда б приписала вину на мой счет и поколотила бы меня.

— Что же это такое, детка? — осторожно произнесла я. — Если золото, или украшения, или какая ценная вещь, то лучше б ее вернуть. Понимаешь?

Лиззи упрямо замотала головой и крепче прижала к себе свою игрушку. Ах,