— Как они меняются? — перебив его, уточнила Руана и сама же ответила: — Созидательные обращаются разрушительными?

— Собственно, можно и так сказать, — поддакнул он, аккуратно сворачивая ставшую ненужной карту. — На тех, кто бесчисленный ряд поколений жил войной с её кровопролитием, ДАР воздействует одним образом. На мирных людей вроде нас, совсем другим. Поэтому теперь яраны могут использовать её лишь в разрушительных целях. А таары только для созидания.

— И тут возникает интересный вопрос, — вновь завернула ученица разговор в нужном ей направлении. — Почему яраны, просто не захватят империю? Не убьют нас и не поработят простых людей.

— Потому, — скользнула по губам учителя ухмылка превосходства, — что созидание тоже способно наносить вред. Яраны, конечно же, пытались захватить имеприю. О чём нынче неприлично вспоминать. И я тебе советую не поднимать эту тему…

— Не стану, — приняла к сведению ученица, — И что? Кстати, когда это было?

— Триста сорок лет назад. Война продлилась недолго. Хотя таары даже не сопротивлялись.

— Не сопротивлялись? — изумилась Руана, недоверчиво покачав головой.

— В том смысле, что не брались за оружие, — пояснил учитель. — Их оружием стала земля, по которой ходил враг. Она могла разверзнуться у них под ногами. Река, через которую они переправлялись, могла выйти из берегов. Ручей мгновенно высохнуть, лишая боевых быков водопоя. Травы, что становились вдруг ядовитыми, их отравляли. Деревья переставали плодоносить, отчего в погребах пропало вино. И яраны быстро поняли, что с вами лучше поладить миром.

— Насколько быстро? — усмехнулась Руана, обдумывая новую порцию знаний.

— За три года и два месяца. Неправы те, кто считает северян грубыми неотёсанными варварами, — не преминул учитель выдать нравоучительное замечание, которое вдалбливалось в головы всех подрастающих граждан империи. — Среди них, как и у нас, есть люди воспитанные, а есть невыносимые грубияны. Есть весьма образованные мудрецы, есть и неучи. Не говоря уже о неисправимых глупцах.

— Я одного не пойму, — проигнорировав его старания, опять свернула с темы Руана. — Почему яраны не обзаводятся поместьями? Думаю, для этого ещё возможно найти свободную землю. Но они продолжают жить, как бродяги. От этого, как я уже наслышана, бывает большое неустройство. Когда они по данному им праву берут у нас всё, что захотят. Ещё и… блудодействуют.

— Ну, почему же, как бродяги? — промямлил учитель, смущённый осведомлённостью юной таарии о царящей среди северян свободе нравов.

Те действительно не желали оседать и заниматься мирным земледелием. Что, в принципе, понять можно: они же не владели созидательной магией. Не могли превратить бесплодные пустоши в плодородные поля. Осушать болота или менять русла рек. Потому и жили днём сегодняшним.

Хотя кузнецы у них много лучше. Говорят, даже сравнивать глупо. Оно и понятно: сделать обычный боевой клинок трудней, чем самый лучший нож для разделки скотины. А доспехи? А луки? А боевая упряжь быков?

Такая же история с мастерами-кожевенниками: яранские на десяток голов выше любых других. Кожа их выделки славилась во всех известных землях. И стоила баснословно дорого.

А вот что касаемо их нравственности… Один стыд! Как можно жить, считая всех детей рода своими? Без разбора на отцов и сыновей. Северяне иной раз вообще не знают, кто зачал того или иного ребёнка. Их женщины готовы отдаться любому, кто им приглянётся. А порой заводят себе по два и даже три мужа. Вот уж воистину блудницы!

Руана отвернулась и приникла к окну. Чтобы учитель не увидал её неприлично ироничной усмешки. Судя по тому, как зарделись его щёки, отгадать мысли бедолаги нетрудно. Все они говорят одно, а желают другого. Обзывают северянок потаскухами, а сами только и мечтают залезть тем под подол.

Истово верят, что ярании умеют доставлять неземное наслаждение. Не то, что прочие бабы. Которые хороши лишь рожать да растить детей. Лицемеры!

— Ты судишь поспешно и поверхностно, — вновь угадал её мысли учитель, и оттого голос его был холоден. — А я не должен обсуждать с тобой подобные вещи. Юной таарии твоего происхождения не к лицу беседы о… всяких непотребствах.

— Открывай ворота! — проорал внизу десятник стражи. — Опускай мост!

Руана вздрогнула. Обернулась, нагнулась, приникнув к окну, и широко улыбнулась: наконец-то! Поддерживая подол платья, сползла с подоконника. Учитель выскочил из-за стола, засуетился, кидаясь то к двери, то к ученице:

— Насколько мне известно, тебе лучше не выходить навстречу отцу?

— Да, что ты говоришь? — ласково проблеяла она.

Обошла ретивого исполнителя воли хозяина крепости и ринулась прочь из комнаты. По крутой лестнице сбежала, как по ровной дороге: ни разу не споткнулась. Наплевав на смущение слуг, увидавших её ноги под задранной сверх положенного юбкой, вылетела в нижний холл. Где столкнулась с управляющим, обойти которого сходу не вышло.

Тот был не слугой, а родичем. Незаконнорожденным братом отца, которого дед признал ещё в младенчестве. То есть Руанаине Таа-Лейгард он был законным дядей. А повиновение старшим у благородных тааров почиталось делом непререкаемым.

— Ну, и куда ты направилась? — строго пропыхтел дядя, преграждая путь. — Что непонятного в приказе оставаться у себя и не высовываться?

После падения с быка — о котором ей уши прожужжали — Руана провалялась в забытьи три месяца. А когда пришла в себя — но не пришла, по мнению многих, в разум — первым увидала именно этого человека. Увидала и с первого же взгляда прониклась доверием.

Что-то в глубине души мешало ей поверить в историю с падением, длительной болезнью и беспамятством. Руана не чувствовала ни малейшего расположения к месту своего проживания с его жителями. Всё чужое, все чужие. А вот дядю полюбила. И радовалась этому чувству, как не знавший сладостей ребёнок первому в своей жизни засахаренному фрукту.

— Отец прибыл, — состроила племянница невинные глазки и попыталась обойти препятствие.

— Ослушница, — укоризненно покачал головой дядя, и ударил её по рукам. — Опусти подол, бесстыдница. Выставилась тут на посмешище. И что у тебя за манера объявилась? До болезни ты была стыдливей.

— Фу! — с деланной брезгливостью сморщила носик Руана. — Ведёшь себя, как дикий яран.

— А ты, как распутная ярания, — не заржавело за языкатым дядюшкой.

Он цапнул её за руку и развернул в сторону лестницы:

— Ступай к себе наверх. И не высовывайся, покуда не позовут.

— Я должна её увидеть, — взмолилась Руана, упираясь и пытаясь выдавить хотя бы одну слезинку.

Слёзы проигнорировали её призывы, как и дядя её фальшивые мольбы.

— Хруч! — заорал он совершенно неприличным манером на весь хозяйский дом. — Я кому велел её стеречь?!

— Только не это! — возмутилась Руана, тотчас бросив упираться. — Не зови это чудовище: я сама уйду.

— Будто бы? — позволил