– Они везли искру в Эс-Эйт тремя раздельными группами, но на самом деле все контейнеры были пусты. Ее уже несколько раз пытались украсть, так что это была уловка. На всех одновременно напали. Эрнст погиб. Поэтому все считают, что другая искра была похищена в тот день.

Я слушал, и морщился, и сползал следом.

– Феба и Константин знали, что это не так. Они были среди перевозчиков. Но если бы они пытались опровергнуть это, то мгновенно навлекли бы на себя подозрения. Они стали заложниками собственного знания и прожили так еще пять лет, пока Эс-Эйт не запросил у Дедала вторую искру.

– Но как ты все поняла?

– Стефан понял.

У меня подвернулась нога. Взаправду, моя собственная. Одно это имя было оглушительнее, чем молчание по двум другим. Особенно когда его произносили вот так: а, Стефан, да, конечно, Стефан-то да…

Как будто она не умерла вместе с ним три года назад.

Когда мы спустились к домику, палаточный лагерь оказался ровно напротив, через озеро. Если бы сейчас был день, все видели бы нас, а мы всех.

– Они ведь смотрят сюда, – вдруг понял я, пройдясь по обветшалой дощатой веранде. – Рыбачат на пристани, катаются на лодках и думают: да это самый интригующий рыбацкий домик на свете, почему бы не подобраться к нему поближе?

– Да, – ответила Ариадна. – На то и расчет.

Я поглядел на нее, затем на деревянную, вполне обыкновенную дверь, ведущую в темный, явно заброшенным дом, и на всякий случай уточнил:

– Привлекать внимание обычных людей к чему-то, что никто не должен найти?

– Кому-то.

– А?

– К кому-то, кого никто не должен найти.

– Ко?.. Так. Ладно. Я все.

Я протер лицо ладонями и отвернулся. Отошел к краю веранды. Медитативно вдохнул.

– Что бы это ни значило, я просто подожду здесь. Делай, что считаешь правильным. Забирай искру, если это необходимо. Идет?

– Я не буду забирать ее. Вместе с искрой Эрнст дал мне…

– Не важно, – почти воскликнул я. – Мне… мне надо подумать. Немного подышать. Я уже понял, что все это происходило раньше, но… не со мной. Мне нужно время, чтобы как-то… осознать твои слова. Хорошо?

– Хорошо, – эхом откликнулась Ариадна.

– Тогда… меня здесь еще даже не было… – пробормотал я, чувствуя, что извиняюсь.

– Хорошо, – равнодушно повторила она.

Я облокотился на необработанные, полные заноз перила. За спиной скрипнула и пробуксовала внутрь дверь.

Восемь лет моя жизнь в лабиринте была как стоячая вода. В ней, конечно, что-то цвело, но никуда не уходило, ниоткуда не прибывало. Ведь там, где нет будущего – еще вчера думал я, – и в настоящем не могло произойти ничего экстраординарного. Это у других, ярких и важных, два идущих подряд календарных дня решительно отличались друг от друга. Я же любил слушать об этом истории. Но, как бы сильно они ни впечатляли, честно, я никогда не хотел быть частью их.

– Господи…

Я вымученно обернулся. Уже пару минут Ариадна была внутри, но в окнах я не увидел ни света, ни движения. Конечно, в этом не было ничего удивительного – и лабиринт со стороны выглядел историческим пятиэтажным зданием на углу. Милый рыбацкий домик был лишь фасадом, верно. Но чего?

Я медленно подошел. Дверь была приоткрыта. Я толкнул ее, и со ржавым скрипом передо мной раскрылась тьма.

– Ариадна?

Я шагнул внутрь. Под ногой что-то хрупнуло. Я никогда не давил крысиные черепки и не знал, как они разламываются, забиваясь крошевом в рисунок подошвы, но почему-то сейчас подумал именно о них.

Внутри было тихо и темно. Я ничего не видел. Ни мебели, ни стен, даже слабых, угадываемых краем глаза очертаний. Я сделал еще пару шагов, обратился к уджату (я – должен – зна) – и не успел.

За спиной грохотнуло.

Я подскочил, куда-то метнулся, но у темноты не было сторон. Дверной проем исчез. Окон, вдруг осознал я, тоже не стало. Дом схлопнулся, превратившись в глухую черную коробку.

На то и расчет.

Я замер, еще не прислушиваясь, но уже зная: я больше не один.

– Ноооочччи… – прошептал дом. – Доброй нооооччччи… лучииииночка…

– Здравствуйте, – выдавил я в никуда.

Дом хрипло выдохнул, колыхнулся чьим-то вкрадчивым шагом. Я подумал об уджате, а он не сработал. Это было справедливо. Я не хотел знать.

– Он со мной, – услышал я знакомый голос.

– Ооо… я вижу… – вздохнул дом.

И, наконец, вспыхнул – ослепительным, теплым, бурым золотом.

А Ариадна сказала:

– Открой глаза.

Глава 4

Свет мой, зеркальце

– В широком смысле, – Минотавр подбрасывает над головой теннисный мячик, ловит его и через секунду подкидывает снова. – Предикат отвечает на вопрос «что делать», а атрибут – «как делать». Нетрудно вообразить, что с их помощью синтропы древнего мира нагибали всех.

Мячик взметается к застекленному скосу крыши. За ним остывает воздух. За ним вечереет лето. За ним ласточки, мошкара и фиолетово-красное небо – за ним мир, о котором я не знал ничего.

Минотавр лежит на опрокинутой спинке кресла. Он с севера и ненавидит дурную июльскую жару, но ее вообще мало кто любит. Я сижу напротив, через стол, поджав под себя ладони, и чувствую, как они гудят, затекая, – но не шевелюсь.

А он продолжает:

– Это сейчас Дедал идиллически бороздит вечность, ни во что не вмешиваясь. Тысячелетия назад он не был таким. Тогда синтропы дружно решили: раз человек в попытке обуздать страх перед молнией поставил ее выше себя – он хочет быть управляемым. Как муравей, от природы. Вот почему они прикидывались богами. Не твоим, конечно, – твоего нет. Но мы сами придумали им базу, персонифицируя суть окружающих вещей, уподобляя неизвестное известному – себе то есть. Им оставалось лишь разобрать готовые роли. И так миф, древний-добрый миф, нелогичный, гиперболизированный, игнорирующий причинно-следственные связи… Миф всех устроил.

Взмывая, мячик перебивает пыльные закатные лучи. Почти касается покатого стекла, но зависает, застывает и падает.

Падает, падает, падает…

Минотавр ловит его резким вывихом запястья. Быстро, как птица, вырывающая мышь из норы. Каждый раз внутри меня все екает от отработанности этого движения. Что стоит за ним? Что из его прошлого? Я спрашиваю, спрашиваю, спрашиваю – чтобы он знал, что я слушаю, – но эти вопросы едва ли осмелюсь озвучить.

К счастью, у меня полно других.

– Значит, с помощью атрибутов синтропы убедили всех, что они боги?

Минотавр пожимает плечами:

– Так гласят каноны мифов. Так их понимали люди. Не только, кстати, люди – в те времена они и энтропов не особо жаловали, считая промежуточным звеном из-за разницы в микробиомах. Их, конечно, брали играть харизматиков, но на сильно второстепенных ролях. Так что в каком-то смысле скрипки пели для всех. Но на практике с атрибутами все гораздо сложнее. Это не просто инструменты, с помощью которых можно манипулировать любой информацией, даже последовательностями нуклеотидов или восприятием времени. То есть нет… да… это именно они. Но атрибут – только оболочка. Как.