были происхождение, красота и здоровье. Выбор пал на главное золото семьи, что прославилась на весь мир именитыми писателями. Характером она была своевольна, но свое положение в обществе понимала, поэтому предпочитала молчать и не перечить мужу.

Длинные черные волосы она предпочитала заплетать в тугую косу, лишь спадающие пряди у лица смягчали образ, высокая и стройная, скорее даже угловатая она выглядела как статуя, вырезанная из мрамора: белая кожа, тонкие, слегка розовые губы и миниатюрный нос, скулы были четко очерчены и, казалось бы, ни о какой миловидности не идет и речи, но все меняли глаза. Выразительные, цвета словно цветочного чая, с игриво задранными к верху внешними уголками, было в этом взгляде нечто особенное для Мудзана, не то удивительно изогнутые ресницы, не то родинка в левом глазу, которую никто кроме него не замечал.

Все знали, между ними нет любви, но та самая супружеская нежность и взгляд, которым он смотрел на свою избранницу нельзя было назвать холодным. Ему нравилось после тяжелого дня разговаривать с ней обо всем на свете, Луна была образованной, казалось, ее увлекало всё будь то живопись, езда на лошадях или простой счет, главное она любила этим делиться, рассказы всегда были наполнены живостью и безумной жестикуляцией, что вызывало в Мудзане бесконечный поток нежности.

Но он не любил ее, а она его.

Мысли Мудзана улетели куда-то далеко, в годы юности, даже вдруг начал скучать по первой жене, правда забыл имя. Но это было не важно, главное найти повод для печали, так и сидел, склонившись над столом и стопкой бумаг, как вдруг дверь в зал распахнулась в проеме стояла немолодая женщина с уже пробивающей сединой, глаза были наполнены слезами, не то радости, не то печали от чего Мудзан резко подорвался так что стопки бумаг повалились на пол, пронзительный взгляд ударил в слугу от чего ее сердце начало стучать как бешенное, отступив пол шага назад и собрав волю в кулак, она громко произнесла:

— Поздравляем, господин, сбежавшие боги одарили вас наследником! Чудесный мальчишка, — закончила она явно неуверенной улыбкой.

Мудзан был крайне сдержанным человеком на людях, от чего не мог выразить свой восторг, заприметив странное поведение слуги дурные мысли полезли в голову и одним взглядом, острым и хладнокровным, словно вспороть ей живот если она не объяснится для него не представляет никакой сложности, продолжил смотреть на Шору, так звали слугу, удивительно, что это имя глава по-прежнему помнил.

— Господин, все хорошо правда, кроме… Вам лучше увидеть это лично.

Что там может быть? Мертвое тело его жены? Третья нога или рука у ребенка? Мудзан ненавидел, когда люди мямлят, но еще больше ненавидел, когда говорят загадками.

Он вышел из зала, направившись в другой конец коридора в комнату его жены.

В клане Маруяма испокон веков придавали огромное значения родам, рождение ребенка было одним из главнейших событий в жизни последователей. Если у главы первой рождалась дочь, его авторитет значительно падал в глазах окружающей знати и воинов, это означало лишь то, что нынешний глава слишком мягок, не постоянен и капризен. Именно из-за этих пересудов Мудзану пришлось на долгие годы запереть свою личность глубоко под невозмутимое лицо и алкогольную отдушку, приобрести славу кровавого и хладнокровного главы, все это все ровно не давало результатов. Обвинить первую жену в измене в итоге оказалось проще, хотя сходство между отцом и дочерью было крайне сложно отрицать, люди боялись его и поэтому приняли ложь за правду, после того как жена была казнена, люди откинули любые сомнения и стали ждать нового наследника, никто не сомневался в том, что теперь это будет мальчик.

Лицо Мудзана черной пеленой нависло над кроватью, глаза застыли, а пальцы на ладонях слегка подрагивали. Он смотрел на лицо своей жены, оно было переполнено ужасом, в глазах виднелись слезы, но сил почти не осталось. Роды выдались тяжелыми и продлились около 15 часов.

— Давай его убьем, — тихо прошептала Луна и скривилась в улыбке, которую едва ли можно было назвать материнской и ласковой.

Глядя на милого и крошечного мальчугана, завернутого в свои первые одеяния, темно синюю пеленку с орнаментом и гарпией на спине. Малыш не кричал, а мирно лежал слегка, кривя личико, словно атмосфера вокруг его уже раздражает.

Все было бы замечательно если бы не одно «но» — рядом лежал еще один такой же, Мудзан надеялся, что в глазах двоится от алкоголя, но все вокруг видели тоже самое — близнецы.

Рождение первой девочки, конечно сулило плохую репутацию главе, но с этим можно было справиться, долго выстраивая свои авторитет и доказывая, что природа допустила ошибку, но близнецы. Это означало буквально проклятье рода, одна душа расколотая на два тела. Неполноценная, каждому по половине. Добро и зло разделятся в этих детях и младший непременно принесет несчастье дому, в котором родился.

Зло во плоти, разрушитель и просто хаос — сейчас лежал в синей пеленке, которую перевязали красной лентой, чтобы различить малышей, сопел и даже не кривился в отличие от своего старшего брата. Глазки были открыты и не нужно было даже долго смотреть, чтобы заметить, схожесть на мать, пусть зрачки еще были покрыты младенческой пеленой, да и густых ресниц еще не было, но глядя на него внутри Мудзана расцветала непрерываемая нежность.

Луна по-прежнему смотрела на мужа, зная, как он поступил с прежней женой, она лишь ждала приговора. Был бы у нее нож в руках она бы непременно избавилась от этого младенца, все чего она сейчас хотела это лишь защитить себя. Высокий, крупный по телосложению мужчина, с черными как смола волосами, зажатыми в тугой пучок, но заметно растрепавшимися, смотрел на нее. Его глаза, такие люди часто сравнивают с лезвием смотрели на нее, заставлял дрожать ее от страха, все дело было в черном беспросветном цвете, которым они обладали, муж всегда смотрел словно видел самую душу.

Тишина длилась бесконечно, пока Луна отсчитывала последние минуты своей жизни, Мудзан с любопытством разглядывал детей. Крошечные, как капустники, старший явно вырастет могущественным, такую гримасу корчит, словно уже готов строить своего отца. Младший будет женским обольстителем, ну кто не купится на такой нежный и лукавый взгляд? Возможно природа не ошиблась, возможно Мудзан и правда слишком мягкий? Он всей душой обожает свою дочь и не сомневается в том, что она его кровь, готов подарить ей все на этом свете. Сейчас смотрит на того, кто вероятно разрушит его жизнь, но испытывает лишь безмерную нежность.

Внешне никакие эмоции