— И вы считаете, что таким способом вы сохраните ставки?

— Да! До сих пор удавалось! Мы лечим всех, в том числе и пограничные состояния, и проводим чисто профилактическое лечение.

— А страховые компании что на это говорят?

— Если вы все правильно напишете в историю болезни, обязательно оплатят. Не надо писать: «жалоб нет». Пишите, мол, жалуется на то-то и то-то, и соответственно отразите в дневниках положительную динамику от проводимого лечения. Бумага-то все стерпит. Эксперты страховых компаний не с людьми работают, а с документами. Вы согласны со мной?

— Не совсем.

— Что еще? — хмурится заведующая.

— Ну, как-то неловко приписками заниматься.

— Надо было сидеть дома, — раздраженно фыркает она. — И ваши принципы тогда бы не пострадали! Вы, когда станете писать правду, вначале объясните сотрудникам, что денег из-за вас им больше не видать!

— Я же не сказал, что отказываюсь, — замялся я. — Раз профилактически и ради зарплаты всего коллектива, то можно и сгустить краски.

— Ну, вот и славно! Вот и договорились! — на глазах веселеет Зинаида Карповна. — А сейчас пойдемте, посетим реанимацию. Там и ваш больной лежит, мне совсем непонятный. Хотелось бы и ваше мнение по нему услышать. Он, правда, не разговаривает, не так давно перенес инсульт, но живот однозначно нехороший.

Внезапную метаморфозу в настроении Зинаиды Карповны я расценил как женский каприз. То, что она стала со мной разговаривать, и разговаривать относительно вежливо, еще ничего не значит. А тот факт, что она попросила высказать свое мнение по поводу не совсем ясного больного, меня настораживает. Уж не подвох ли какой за этим кроется? От такой странной дамочки ведь всего можно ожидать.

— Да что вы все его тискаете и тискаете? — зевает Пал Палыч Мокрецов, заведующий реанимацией, дежурный по отделению, когда мы с заведующей принимаемся пальпировать живот у малопонятного пациента. — Рак кишки там сидит. Сто процентов! Справа. Помирает человек, чего ему мешать? Каждый имеет право умереть в больнице.

— Да, только не этот пациент! — выпрямившись, изрекаю я, глядя на Мокрецова.

— А что такое? Думаете, не рак?

— Думаю, нет! Эка вы, коллега, перемудрили со ста процентами! Разве в медицине можно так заявлять? Там банальный холецистит. Желчный пузырь сильно воспалился, вот и формирует иллюзию опухоли. Надо оперировать, причем немедленно! Пока перитонит не развился!

— Да бросьте вы! — не сдается Мокрецов. — Рак там, неоперабельный. Только зря разрежете!

— Свиней режут, а людей оперируют! — роняю я свою коронную фразу. — Надо немедленно готовить его к срочной операции.

— Зина, ну хоть ты ему скажи! Кто ж рак-четверку оперирует? Он же неоперабельный онкологический больной. Зачем человека понапрасну мучить?

— Паша, тут наши с тобой мнения диаметрально противоположны. В данной ситуации я поддерживаю Дмитрия Андреевича: надо оперировать, и чем скорее, тем лучше для нас и пациента.

— Да? А не боитесь, что вляпаетесь в какое-нибудь редкостное дерьмо? Вот точно вам заявляю: зря дедка оперировать собираетесь!

— А мы дадим доктору Правдину возможность блеснуть мастерством! Вы согласны, коллега, прооперировать этого пациента?

— Конечно, почту за честь! А как же иначе? Тем более, что это мой больной, раз зачислен за десятой палатой.

— Нет, граждане хирурги, — заведующий реанимацией демонстративно становится между нами и кроватью пациента, — давайте еще раз все взвесим и хорошенько подумаем. Может, сделать ему компьютерную томографию брюшной полости?

— У вас в больнице имеется КТ? — оживляюсь я. — Так в чем тогда проблема? Давайте выполним КТ брюшной полости, это не займет много времени — от силы полчаса, но тогда мы уже точно будем знать, на что идем.

— Да рак тут! — продолжает кипятиться Пал Палыч. — Какой к черту холецистит? Вы хоть на анализы его гляньте.

— Пал Палыч, я изучил его анализы самым подробным образом, они-то как раз и подсказывают, что у пациента прогрессирует сильнейшее воспаление. Это один из косвенных признаков воспаления желчного пузыря.

— Это и при распаде опухоли будет, — не сдается Мокрецов.

— Паша, я понимаю, что тебе не очень хочется давать наркоз пожилому, насквозь больному человеку, да после возиться с ним, выхаживать его, — поддерживает меня Зинаида Карповна, — но оперировать все же придется. Мы не вправе отнять у человека последний шанс на выздоровление.

— Пал Палыч, вы меня извините, но мы — хирурги — ставим показания к операции, — как можно тактичней напоминаю я, — а дело анестезиолога только дать наркоз и лечить пациента после операции у себя в реанимации, совместно с нами.

— Да не переживет он наркоза! — опять идет в атаку доктор Мокрецов. — Он у нас на вводном наркозе умрет!

— Не у нас, а у вас, — поправляет его Зинаида Карповна. — Разумеется, больной сложный, он перенес инсульт, но это меркнет перед прогрессирующим холециститом. Паша, он погибнет от перитонита! Нужно испробовать последнюю возможность! Я за операцию двумя руками! Рассчитайте дозу препаратов, подготовьте его, повторите анализы! Ну, мне вас учить, как давать наркоз в таких случаях?

— А вдруг родственники не согласны на операцию? Он же не в состоянии подписать согласие. Нужно родственников искать! — не унимается Пал Палыч.

— Если идет речь о жизни пациента, то необязательно ждать согласия родственников, — подключаюсь я к разговору. — Достаточно консилиума в составе трех врачей. Нас с Зинаидой Карповной уже двое, причем она — заведующая хирургическим отделением. Слово за вами, Пал Палыч.

— А я вот свою подпись не поставлю!

— Что за новости, Пал Палыч? — поднимает брови доктор Васильева. — На каком основании?

— На том основании, что у больного рак толстой кишки четвертой стадии, а вы его собрались оперировать по поводу холецистита.

— Пал Палыч, — снова говорю я, — смею напомнить, что рак — это опухоль. И если бы она выросла до таких размеров, то уже образовалась бы кишечная непроходимость со всеми сопутствующими осложнениями. А мы этого не видим.

— Ну и слава богу! Получается, рак протекает без кишечной непроходимости, значит, растет не в просвет кишки, а наружу! И все, хватит меня агитировать! Делайте КТ. Если исключите рак — пожалуйста, подпишусь где угодно и дам наркоз! И всё на этом!

— Томограф? Конечно, работает! — печально отвечает на мой вопрос молоденькая девушка-врач, отвечающая за работу этого прибора.

— Отлично! — радуюсь я. — Нам бы посмотреть больного с подозрением на воспаление желчного пузыря.

— А почему не хотите сделать УЗИ?

— Делали уже. Очень скверно видно, специалист — молодой парень, пока еще плохо разбирается. А нам необходимо исключить опухоль правой половины ободочной кишки, по УЗИ он ее не видит. Поможете?