— Дмитрий Андреевич, ай-яй-яй, опаздываете! Больной давным-давно спит!

— Доктор, мы готовы. Я вам уже и операционное поле обработала, — без особого энтузиазма докладывает Зинаида Карповна, облаченная в операционный костюм и заканчивающая смазывать кожу йодопероном.

— Секундочку! Надо же валик под туловище больного уложить! Я желчный пузырь предпочитаю оперировать на валике. Из чего его можно сделать?

— Зачем вам валик? — удивляется Пал Палыч. — У нас стол прекрасно выдвигается. — И он, покрутив какую-то белую ручку сбоку, выдвигает верхнюю часть стола вверх, как раз в проекции предполагаемого операционного разреза. — Такой высоты достаточно?

— Да уж! — только и могу я выговорить. — Сражен наповал. Стол просто блестящий. У нас такого точно нет.

— А вы переезжайте к нам и будете работать в нормальных условиях, — начинает Григорий Петрович, но осекается на полуслове, столкнувшись с явно недобрым взглядом заведующей.

Операция проходит успешно. Как мы и предполагали, никакого рака у пациента не оказалось. Мы удалили воспаленный желчный пузырь и установили дренаж под печень. Хмурый Пал Палыч, в начале операции бодро и искрометно шутивший, к ее финалу потускнел и затих. Я ничего не стал ему выговаривать: все мы люди, всем нам свойственно ошибаться.

— Ну, что, Паша, где твой рак? — не сдерживается заведующая и ядовито шепчет ему на ухо еще пару фраз, от чего анестезиолог густо краснеет и, плотно сжав губы, занимается пробуждением пациента, лежащего на операционном столе.

Я торопливо спускаюсь к себе в комнату: предстоит еще отыскать электрика и решить вопрос с освещением.

— С ходу ничего сказать не могу, — безапелляционно изрекает больничный спец по электричеству: небритый низкорослый и широколобый тип, попахивающий мудреным перегаром.

— Что не можете? Три кнопки: одна включает свет в туалете, одна в душе, а третья должна, по логике вещей, включать лампы на потолке. Но почему-то именно она и не работает. Нужно разобраться и устранить неисправность.

— Я ж вам, господин-товарищ доктор, и говорю: пока понять, почему она не работает, не получается. Тут думать надо!

— Этого хватит? — показываю покачивающемуся кудеснику плоскую полулитровую бутылку коньяку, взятую еще из дома специально для таких случаев.

— О-о-о! — электрик тянет к бутылке руку.

— После выполнения работы! — отрезаю я, сую коньяк в сумку, сумку запихиваю под кровать, а на кровать плюхаюсь сверху.

— Шеф, — он с жадностью облизывает сухие губы, — плесни пять капель для разгона!

Неизвестно откуда в руках запасливого электрика появляется раскладной пластмассовый стакан, я наливаю туда на два пальца, и специалист по току жадно глотает поднесенный напиток.

— Хорошо пошла!

— Теперь, надеюсь, заработает?

— Сей момент! — панибратски подмигивает мне этанолозависимый проныра. — Все исправим!

Краснорожий электрик откручивает с выключателя защитную крышку:

— Ничего не понимаю, — мычит он через пять минут ковыряния в конструкции. — Какая-то запутанная схема!

— Без поллитры не разобраться?

— Бросьте шутить, тут серьезней, чем я думал. Надобно Михалыча пригласить.

— А кто у нас Михалыч?

— Напарник мой. Он как раз в этих выключателях шибко хорошо волокет.

— Михалычу наливать не собираюсь!

— А он и не пьет вовсе. Ща его позову, пущай чего подскажет!

— Ну, вот что, любезный, мне пора идти в отделение. Оставляю вас наедине с выключателем, приглашайте Михалыча, Семеныча, кого угодно. Только учтите: расчет только после приема работы.

— А кто такой Семеныч? — недоуменно хлопает ресницами электрик.

Дежурная медсестра каким-то таинственным голосом сообщает, что ко мне в палату поступил некто Вальтер, на которого я должен обратить особое внимание. Я согласно киваю и с головой погружаюсь в составление протокола операции.

По выработанному за годы работы в хирургии правилу, первым делом после операций я пишу подробный протокол, причем в двух экземплярах: один — в специальный журнал операций, второй — в историю болезни пациента. Обязательно выписываю послеоперационные назначения и осмотр прооперированного больного через два и шесть часов, с соответствующей записью в той же истории болезни.

Не отступаю от своих привычек и сейчас, благо в отделении есть компьютер и принтер. Один протокол я вклеил в журнал, со вторым поднимаюсь в реанимацию.

— А что это вы тут делаете? — слышу за спиной недовольный голос Зинаиды Карповны.

— Как что? — отрываюсь я от осмотра прооперированного пациента и с удивлением смотрю на заведующую. — А вы не догадываетесь?

— В нашей больнице всех послеоперационных больных смотрит заведующий отделением! — надменно произносит она.

— Так я и не собираюсь вам мешать! Смотрите себе на здоровье! Просто я как лечащий врач и оперирующий хирург обязан осмотреть и сделать надлежащие записи.

— Осмотреть можете, а писать буду я. У нас так принято!

Я сразу «лезу в бутылку»:

— Но это же совершенно неправильно! Что, медицина Карельска так отличается от общероссийской?

— У нас так принято, и не надо со своим уставом лезть в чужой монастырь!

— Больница не монастырь! А должностные обязанности врача-хирурга, простите, не монастырский устав! Поэтому прошу вас мне не мешать! — после этих слов я сажусь за стол и пишу дневник послеоперационного осмотра.

— Ну! Ну! — бросает через плечо заведующая и, гордо вышагивая, покидает палату реанимации. — Это мы еще поглядим!

— Что здесь только что произошло? — растерянно обращаюсь я к Пал Палычу, задумчиво наблюдающему эту отвратительную сцену. — Я разве не прав?

— Вы абсолютно правы, Дмитрий Андреевич. Была бы шляпа, я снял бы ее перед вами! Не так часто доводилось мне видеть храбрецов, которые пытались вступить в спор с самой Васильевой! Я целиком и полностью на вашей стороне.

— Почему же не поддержали?

— А это бесполезная трата сил и времени! Поверьте мне на слово. Здесь своя специфика. У вас, к примеру, в Питере, сколько дневников пишет хирург послеоперационным больным, находящимся в реанимации?

— Через два часа после операции, через шесть, вечером и утром пишет дежурный хирург, — перечисляю я количество дневников, — итого получается четыре. Если тяжелый больной, то и больше, но никак не меньше!

— А в дальнейшем?

— На следующий день, я уже называл, утренний осмотр дежурного хирурга. После, если это будний день, совместный осмотр с начмедом по хирургии, профессором, курирующим наше отделение и заведующим отделением. Если это выходной или праздничный день — тогда совместно с ответственным врачом по больнице, они всегда утром обходят реанимацию. Потом в течение дня еще один дневник лечащего врача, если больной тяжелый, то и два. Вечерний дневник пишет дежурный хирург. Итого три-четыре дневника на круг.