археологии Кавказа и Средней Азии, был первым исследователем холмов Анау, председательствовал на Тифлисском археологическом съезде. Первые раскопки на городище Афрасиаб в Самарканде также провели военные: в 1874 г. — майор Борзенков, в 1883 г. — подполковник В. В. Крестовский. Наконец, на грани XIX и XX вв. муравьевскую традицию продолжили военный инженер И. Т. Пославский, капитан И. И. Трофимов и ряд других образованных военных, составивших в 1895 г. Туркестанский кружок любителей археологии[232].

ОХРАНА АРХЕОЛОГИЧЕСКИХ ПАМЯТНИКОВ В ДОРЕВОЛЮЦИОННОЙ РОССИИ

Рассказав о сложении в России отдельных археологических дисциплин — античной, славяно-русской, восточной и первобытной археологии, — мы должны остановиться еще на одном особом вопросе — на состоянии охраны археологических памятников в стране. Как известно, в ряде европейских государств с начала XIX в. охрана памятников становится предметом забот правительства, специальных учреждений — комитетов охраны памятников, делом, интересующим все культурное общество. Достаточно сослаться на Комитеты охраны Памятников Франции, созданные в 1837 г., активным сотрудником которых был Проспер Мериме. Как же обстояло дело в России?

Мы помним распоряжения Петра I о реставрации развалин древнего Болгара — первый в истории России случай охраны археологических памятников, показывающий, что уже при зарождении русской археологии важность этой проблемы была понята. И в дальнейшем известны попытки поставить охрану памятников в России на должную научную базу. Назовем работу о курганах академика Петра Ивановича Кеппена (1793—1864), сыгравшего большую роль в развитии статистики и библиографии в России и издавшего ряд обзоров археологических памятников[233]. Опубликовав в 1837 г. список курганов, отмеченных в русской литературе XVIII — начала XIX в., Кеппен пишет в заключении обзора: «сведения (о курганах. — А. Ф.) должны почитаться общественным имуществом, и оставлять их ненапечатанными почти столь же непростительно, как и раскапывать могилы по бессовестной корысти или по одному только легкомысленному любопытству. Как дни минувшие, так и самые могилы принадлежат истории, и только достойные ее служители вправе обследовать прах, некогда одушевленный»[234].

Таким образом, Кеппен ставит здесь задачу полной регистрации курганов России силами общественности и пытается внушить обществу, что курганы могут раскапывать только специалисты, грабительские же раскопки должны быть прекращены. Такого рода высказывания мы найдем и у ряда других авторов начала XIX в. Выше мы говорили о предложениях об охране памятников, сделанных И. А. Стемпковским. Стоит отметить записку, поданную в 1843 г. министру внутренних дел Перовскому непременным секретарем Академии наук математиком Павлом Николаевичем Фуссом (1797—1858). В записке идет речь о необходимости охраны каменных баб на курганах в южнорусских степях, и содержится предложение накладывать штраф в 100 рублей серебром за уничтожение древних изваяний. Характерно, что Перовский, послав запрос по губерниям о том, где сохранились каменные бабы, о штрафе за их разрушение не упоминает[235].

То, что последовало за этим запросом, обрисует нам достаточно ясно состояние охраны памятников в России. Местные чиновники кое-где специально уничтожили каменных баб, дабы ответить в Петербург, что «таковых в подведомственной губернии не имеется». Другие деятели провинциальной администрации прислали ответы пообстоятельней. «В селениях Мариупольского округа..., — доносил Таганрогский губернатор, — находились во многом количестве на могилах или курганах каменные изваяния... во время же проезда по полуденной России в 1818 г. блаженной памяти императора Александра I все мамаи были сняты с курганов и отвезены на почтовую дорогу..., где расставлены вместо дорожных знаков, а когда устроены по большой дороге кирпичные знаки, то мамаи зарыты в землю. При селениях Малом Янисоли и Новой Каракубе тоже находились в большом количестве каменные бабы, но в первом из этих селений в 1779, а в последнем — в 1808 годах все свезены в те селения на фундамент под церкви. В селении Большом Янисоли также имелись на курганах в степи каменные бабы, но при постройке поселянами домов оные свезены, и часть употреблена на фундаменты, а часть отправлена помещиками в свои имения»[236].

Так охранялись памятники в России в первой половине XIX в. Мало улучшений увидим мы и позднее, несмотря на призывы Стемпковского, Кеппена и Фусса. Не только местное чиновничество, но и верховная власть не понимали необходимости организации охраны памятников. Насколько Россия отставала от Запада в деле государственной охраны памятников, показывает хотя бы то, что закон, по которому раскопки становились исключительным правом Археологической комиссии, появился лишь через 52 года после статьи Кеппена — только в 1889 г. До этого в Российском законодательстве не было ни одного постановления, запрещающего грабительские раскопки, если не считать сибирского указа 1727 г., грозившего батогами бугровщикам, отправлявшимся в Киргизскую степь. Это запрещение раскопок курганов было вызвано, однако, отнюдь не заботой об археологических памятниках, а тем, что кочевники часто угоняли лошадей бугровщиков, а то и их самих забирали в плен[237].

И так как самовольные раскопки в России не были запрещены, в течение всего XIX в. курганы и городища повсеместно разрушались кладоискателями или просто любопытствующими. В конце XIX и в начале XX в. предпринимались попытки выработать положение об охране памятников, но эти попытки так и не были доведены до конца. Первое развернутое государственное законоположение об охране исторических памятников появилось только в годы советской власти.

То, что царская Россия отстала от Запада в организации охраны археологических памятников, не случайно. Охрана археологических объектов — это только часть одного большого дела — охраны памятников прошлого вообще, среди которых первое место принадлежит памятникам архитектуры. Охрана памятников архитектурных не отделима от охраны памятников и археологических. До тех пор, пока на Западе господствовало убеждение, что только античная архитектура представляет собой настоящее искусство, а готика и романский стиль — варварские произведения, шокирующие истинно возвышенный вкус, не было и речи об охране памятников во Франции, Германии и Англии. Только после того, как высказывания Гете и в первую очередь увлечение средневековым искусством писателей и художников романтизма (1831 г. — «Собор Парижской Богоматери» Гюго) привлекли внимание общества к памятникам национальной архитектуры средневековья, появились Комитеты охраны памятников, и как археологические, так и архитектурные объекты стали регистрироваться и охраняться.

Совершенно то же наблюдается и в России, только здесь понимание ценности национальной русской архитектуры пришло еще позднее, чем на Западе. Трудно поверить, что замечательные памятники архитектуры и живописи Киевской, Новгородской и Московской Руси, которые знает сейчас каждый культурный человек, в первой половине XIX в. казались всем абсолютно неинтересными.

В 1817 г. Карамзин написал «Записки о Московских достопамятностях». В них рассказывается, когда были построены Кремль