и некоторые московские церкви и здания. В «Записках» говорится о Коломенском, но церковь Вознесения, ныне всемирно известная, даже не названа. О храме Василия Блаженного сказано лишь два слова — «готическая церковь». О многих же интереснейших средневековых памятниках Карамзин совершенно спокойно говорит, что они года два-три назад «разобраны за ветхостью»[238].

В 1826 г. издана статья В. И. Григоровича «О состоянии художеств в России». Это одна из самых ранних работ по истории русского искусства — первая ценная сводка о наших художниках XVIII в. Но вот что пишет Григорович о более раннем периоде: «Пусть охотники до старины соглашаются с похвалами, приписываемыми каким-то Рублевым... и прочим живописцам, жившим гораздо прежде царствия Петра: я сим похвалам мало доверяю... Художества водворены в России Петром Великим»[239].

Если такие ошибочные взгляды высказывали историки и искусствоведы, то не удивительно, что даже крупнейшие деятели русской литературы оказались не свободными от тех же заблуждений. «Хотя Новгород и древний город, — пишет Белинский в 1845 г., — но от древнего в нем остался только Кремль, весьма невзрачного вида, с Софийским собором, примечательным своею древностью, но ни огромностью, ни изяществом»[240]. На Пушкина, по-видимому, не произвела особого впечатления архитектура Новгорода, Пскова, Владимира, где он бывал. Во всяком случае, никаких высказываний о ней мы не найдем в его письмах, записях и произведениях, хотя, скажем, в стихах Пушкина трижды мелькает имя весьма заурядного итальянского художника Альбани.

В свете этого неудивительно, что до середины XIX в. проблема охраны русских архитектурных памятников даже не стояла. Подлинным искусством считались только здания в стиле классицизма и ампира, но они были слишком близкими по времени, слишком еще «живыми» постройками, чтобы можно было говорить о них как о памятниках, требующих охраны. Поэтому в начале XIX в. первые попытки сохранить остатки древности были сделаны не в отношении русской архитектуры, а в отношении памятников Крыма. Ценность памятников античной культуры и необходимость их сохранения были для русского общества первой половины XIX в. наиболее бесспорными.

Еще в 1805 г. Александром I было отдано распоряжение «об ограждении от разрушения» памятников древности в Крыму[241], но это распоряжение, сформулированное слишком общо, не дало результатов. Путешествуя по Крыму в 1819 г., драматург и поэт Василий Васильевич Капнист (1758—1823), автор знаменитой «Ябеды», повсеместно увидел разрушение остатков старины и взволнованно написал об этом министру народного просвещения А. Н. Голицыну[242]. Капнист предлагал организовать постоянный надзор за ломкой камня для построек и принять меры к тому, чтобы все случайные находки древностей сдавались правительству. Письма Капниста возымели действие. В 1821 г. академик Г. Кёлер (1765— 1838) и архитектор Паскаль были посланы для осмотра остатков древности в Крыму. Вернувшись, они подали правительству записку, где памятники Крыма делились на две группы. В первую входили те памятники, которые нуждались в реставрации, после чего они имели бы тот же вид, что и до разрушения. Таковы, по мнению Кёлера, укрепления Мангуп-кале, Балаклавы, мечеть в Евпатории и т. д. Ко второй группе отнесены развалины, по которым реставрировать постройки уже невозможно, но которые требуют консервации, после чего они «могут существовать целые веки». Это развалины античных зданий и гробниц около Керчи, Херсонес. Министерство внутренних дел, рассматривавшее заключение Кёлера, вынесло весьма показательное для той поры решение, что охранять надлежит только греческие и генуэзские памятники, а не татарские, турецкие или какие-либо другие. На консервацию греческих древностей Крыма особым указом было выделено 10 000 рублей[243].

Таким образом, распоряжения об охране памятников в России в XVIII в. касались памятников восточной архитектуры (Болгар), в начале XIX в. — античных и средневековых памятников Крыма. С середины XIX в. положение несколько меняется. С одной стороны, в русском обществе усилился интерес к отечественной истории, нашедший отражение в сочинениях славянофилов и близких к ним литераторов. В 1849 г. появляется первая работа о русской иконописи И. П. Сахарова[244]. В 1846—1859 гг. И. М. Снегирев издает альбомы «Русская старина в памятниках церковного и гражданского зодчества»[245]. С другой стороны, правительство пыталось оторвать русскую культуру от западных традиций (античность — ренессанс — барокко — классицизм — ампир) и переориентировать ее на византийский путь развития искусства. Так, 23 марта 1841 г. был опубликован специальный указ, предписывавший архитекторам при постройке церквей придерживаться «вида древнего византийского зодчества»[246].

Как идущий снизу интерес к русской старине, так и тенденция верхов к консервации форм византийского зодчества в современном русском искусстве привели к мысли о необходимости охраны памятников русской архитектуры. Это находит отражение в двух указах 1840-х годов. 12 декабря 1843 г. Синод запретил записывать при реставрации церквей древние фрески[247], а 14 февраля 1848 г. после сообщения о разрушениях кремля в Коломне появился указ «о наблюдении за сохранением памятников древности», касающийся уже Средней России с ее остатками памятников древней Руси[248].

Эти начинания получили, однако, очень слабое развитие в дальнейшем, хотя важность охраны памятников все более и более сознавалась обществом. В 1869 г. на I археологическом съезде обсуждалась проблема сохранения памятников старины в России. В 1870 г. Московское археологическое общество создало комиссию по охране древних памятников. На археологических съездах и в комиссии были подготовлены проекты закона об охране.

В связи с этим в 1876 г. при Министерстве просвещения была организована правительственная комиссия с типично бюрократическим названием «Комиссия для обдумывания предложений о мерах к охране на будущее время существующих памятников».

В проектах съездов, Московского общества и министерской комиссии делались попытки перенести в условия России законодательство об охране памятников, существовавшее к тому времени на Западе. Предполагалось, в частности, учредить центральную комиссию по охране и археологические округа для надзора на местах. Работа «Комиссии для обдумывания» кончилась, однако, ничем. Министр финансов решительно заявил, что денег на создание постоянной комиссии по охране памятников нет и не будет, и принятие закона об охране было «отложено до более благоприятного времени»[249].

После указа 1848 г. только через 40—45 лет последовали новые распоряжения, остававшиеся единственными законами об охране памятников вплоть до самой революции. 11 марта 1889 г. Археологической комиссии (созданной еще в 1859 г.) было дано исключительное право на разрешение и организацию раскопок в России. Комиссии же был поручен надзор за всеми реставрационными работами в церквах[250]. В 1893 г. надзор за памятниками архитектуры и их реставрацией был поручен также и Академии художеств[251].

Значение этих указов