ряженый казак

А старому казаку

десять палок по плечу:

по плечу, по плечику

погонов понавесили,

понавесили — висят,

на баб зверски глядят!

А что старому ему?

Десять «палок» по плечу:

с бабы слез, пошёл домой,

спи, гуляй теперь и пой!

Эх, гулял казак, и спал казак,

А проснулся как,

то всё вокруг не так:

не та земля, не те поля.

А те поля беда снесла,

беда снесла бедовая,

ни за рубль, ни за два:

за целковые!

И встал казак, нарядился казак:

ну показывай, земля,

где беда, а где пустяк!

Ой, наш ряженый казак

ходит, бродит, как дурак.

А ряженые казаки —

это ж тоже мужики!

Ежель ряженый казак,

значит, что-то не так:

то ли праздник на носу,

то ли нечисть во плясу!

— Да какой же он казак,

коли дома кавардак,

коли дома кавардак,

а в головушке бардак?

— Хоть и старый я казак,

да не вор и не дурак,

а поживший хорошо,

проживу ещё лет сто,

лет сто и целый век.

Замедляй, планета бег!

Я люблю деревню и деда

Мне снились мои деревни,

мне снились мои города.

Я к лондонскому мальчишке

не побегу никогда:

ни побегу, ни поеду,

потому что люблю

родную деревню и деда,

который курит в углу.

Сяду рядом, спрошу я

как у старого жизнь?

Он заведёт про победы

(только ухо держи)

и закурит так долго,

будто вечность сама

у брегов старой Волги

разрушает дома.

К мёртвым моим деревням,

к мёртвым моим городам

я поспешу на подмогу,

и ни за что не отдам

никому, никому на свете

сердце своё и страну!

Ты посиди тихонько —

на рубежах я сплю…

Как дед Егор за дровами ходил

Дед Егор никогда не скучает:

то пожрёт, то напьётся чаю

и в лес по дрова —

настала зимняя пора.

Старик, кряхтя, надевает тулуп,

валенки и шурует

в лесок за дровами

(недалеко от деревни) и валит

какие-то пихты.

Пилит

да матом ругает бабку

за то, что худая шапка

и штаны пообтёрлись,

а в доме так чисто — ни пёрнуть!

Брёвнышки в кучу связав:

ещё тридцать три мата сказав,

Егор поволок дровишки.

Мимо бегут мальчишки.

Он и их, ни в чём неповинных, обложит!

— Ты, дед, чего? «Не положено

бегать без дела,

мать вашу, не углядела!

Эх, старику не поможете.

Держите вожжи-то».

Егор ребятишек впряжёт.

А сам сзади плетётся и ржёт,

как конь молодой!

Дурной, дед Егор, дурной.

Как дед Макар на волка ходил

Охота — пуще неволи,

а на волка тем более.

Зарядил дед Макар двустволку

и вору под холку:

«Зачем тягал наших коз?»

Обидно Макару до слёз,

а как завалил волка, плачет

(старый он стал, не мальчик).

Хилый ты уж, Макар,

а волка дотянешь?

Ах ты, старый дурак,

верёвочку шаришь.

Забыл верёвку? Ну вот.

Чёрт твою память берёт!

Поезжай домой,

мужики матёрого заберут,

по лыжне дорогу найдут.

Ползёт дед домой,

себя проклинает.

Макар ругает себя и не знает,

что всё это пустяки.

Главное это то, что бабка печёт пироги

и внуков у него целая куча.

Да ты, Макар, сопки Горюхи круче!

Как я своих собачек искал

Какая сказочная погода,

полупрозрачная метель,

и от сибирского мороза

под носом и из глаз капель.

Мои собачки, как игрушки,

на белом крутятся снегу.

А у избу-избу-избушки

большая шапка на меху.

И дела нет моим собакам,

что надо чистить во дворе.

Они устроят снова драку:

кому быть первым в поводе?

Я глянул, дунул, за лопату!

Сегодня некуда езжать.

Не виноват я, что псам надо

бежать, бежать, бежать, бежать!

«Мы побежим, хозяин, ладно?

Ты только шибко не кряхти!

А ежели родная лайка

застрянет где-нибудь в пути,

так ты быстрее брось лопату,

на лыжи и иди искать.

Ведь, знаешь сам, не очень сладко,

в снегу глубоком погибать!»

Матюкаюсь, чертыхаюсь,

но иду собак искать.

Что же это за такое,

вашу мать да перемать!

Вот дурацкая погода,

после бури не пойму,

где сейчас в каком сугробе

мне откапывать семью?

Я кричу, вокруг ни звука.

Снег опять пошёл стеной.

Всё, приехали. Проруха,

видно, ходит вслед за мной!

Разозлился не на шутку:

мне пора идти домой,

а не то моя старуха

поплетётся вслед за мной!

Где вы, где вы, мои лайки?

Вдруг услышал родной вой.

Вы не видели, я плакал

и кричал: «Снежок, домой!»

Потихоньку, понемножку

друг до друга добрались.

Обнимались, целовались.

Ну, подружечки, держись!

Дома печка, отогрелись,

я ругал псов, укорял.

Больше лайки не просили,

чтоб я их в пургу искал.

Старичочки

Старики, старики, старичочки,

на носу вы поправьте очёчки

и закройте заумные книжки.

Бегают во дворах мальчишки.

А вы на улицу случайно спуститесь,

на лавку нечаянно опуститесь

и посмотрите немножко:

носятся, носятся крошки!

К вам подлетят и сядут:

«Деда, а гули лягут

на руку,

если насыпать крупу?»

Рассмеётся старый и скажет:

«Голубь, конечно, ляжет,

но мёртвый только», —

и заплачет горько-прегорько.

Старики, старики, старичочки,

не держите вы дома очёчки,

а гуляйте в парке почаще

или в какой-нибудь чаще,

где серый волчище рыщет,

который род людской чистит

от стариков, старичочков.

«Ах где же мои очёчки?» —

вздохнёт бабушка, дома останется.

Ну и правильно!

Дед Михей всё знает

Дед Михей, он всё понимает:

где-то молчит, а где-то моргает

или крякает, да кивает,

в общем, делает вид, что знает

про то, про сё и про это.

Его не видели лишь на комете!

А где деда Михея видали,

мы о том ничего не слыхали,

потому как он жил, не вылазил

из деревеньки Грязи

сто лет, и ходил в галошах.

Дед Михей нехороший

лишь весной становился:

жутко он матерился,

когда в грязи застревала телега,

и его лошадь не бегом

по пыльной дороге бежала,

а чуть ли в трясине лежала.

— Ничего, пёхом, пёхом и до Европы! —

опять Михей с голой жопой

о чём-то своём размечтался.

— Да чтоб ты взорвался! —

ругала его старуха,

промозолил супруг ей ухо.

А дед Михеюшка свистнет,

да так, что жёнушка пикнет,

полезет в погреб за самогоном.

И уже под наклоном

дедушка спать уляжется,

сказкою рот развяжется,

а завяжется стоном:

у радикулита он непрощённый.

Спит дед Михей и знает:

он и во сне мечтает.

Видишь, как мрачно молчит,

наверное, в рай летит!

Всё не так

У наших бабушек всё не так:

молоко разлилось