В первой жизни я довольно успешно учился, писал сочинения и сдавал экзамены, бегал с фотокамерой по бесконечным фестивалям Дворца ДДЮ. Во второй жизни шла изматывающая ежедневная борьба с бесами внутри моей головы. Как будто вся помойка Астрального мира отвлеклась от своего пиршества и собралась вокруг меня — шептать, выть, кричать, поносить базарным матом далёкие заснеженные гималайские вершины, где обосновалась гордая Шамбала и Учителя Света. Каждое воскресение я приходил в тайную комнату детской библиотеки, где разношёрстная севастопольская публика устремлялась в коллективном молитвенном порыве к Махатмам Тибета. В комнате сидели размалёванные пенсионерки, попробовавшие в жизни всё, кроме мёда духовных миров; сорокалетние женщины, находившие в Агни-Йоге изюминку, призванную разнообразить их поднадоевшую жизнь; любовники сорокалетних женщин, грузные, прокуренные, не понимавшие в золотых тропах духовных миров ни шиша. И надежда рериховских обществ — молодые люди и девушки, которых заманили душистым пряником новых возможностей. Старушкам с марксистской закалкой, размышлявшим за круглым столом о духовном, доставляло огромное удовольствие унижать нашу молодость, подавлять сексуальность, запрещать удовольствия прекрасного возраста. А мы, по разным причинам попавшие под влияние сто-рух, уже не имели своей воли. Наши умы жили отдельно от тел, совершенно неуправляемых, постоянно желавших ласки. Каждое занятие Уринова заканчивала так:

— Хочу напомнить нашим неофитам, что до следующего коллективного устремления к Владыке — целых семь дней. За это время, предавшись мерзким желаниям тела, можно создать себе карму на сотни жизней вперёд. Если вы не хотите жить из воплощения в воплощение похотливым кроликом, поднимайте голову над суетой. Помните, улыбаетесь не вы, а лишь череп. Хотите чревоугодничать не вы, а тушка. Вожделеете женщину не вы, а бесплотные астральные лярвы, которые тянут руки из Тонкого мира и присасываются к вашему телу, пьют желание, раздувая его. Вы — не тело! Вы — духи, нерушимые и вечные! И когда девушка на свидании лукаво расстёгивает пуговицы своей блузки, примените простейшую медитацию. Представьте блудницу старухой, а потом мёртвой, разлагающейся. И желание снять с девушки трусы сразу пропадёт — ведь отвратительно стягивать бельё со старухи или с мёртвой. Лучше помогите этой Магдалине стать духом внутри себя, обрести Путь, прийти к Учению. Читайте на свидании Учение, мои дорогие! Помните, что однажды каждому выпадет испытание на верность Иерархии Света. Ваш путь пройдёт через Кыл-Копыр, или Волосяной мост, описанный в сочинениях арабских мистиков. Лишь нить соединяет наш мир и высшие, огненные сферы. И только чуткий сердцем сможет пройти.

Тайное общество называлось «Сообразительный», и экзотерическое, «внешнее» название преподносило нас как воскресный клуб интеллектуалов. Мы медитировали в маленькой комнатке, набитой приключенческой литературой — книгами Стивенсона, Жюля Верна, Шекли, Бредбери, братьев Стругацких. Уринова ненавидела всё это «литературное барахло», рассуждая, что есть лишь одна безопасная книга — Агни-Йога, изучение которой ткёт огненную карму. Остальные книжонки сеяли сомнения, лелеяли страсти, затягивали обратно в колесо Сансары, поэтому на занятиях обсуждалось, книги каких авторов ни в коем случае не стоило читать, а каких — можно, но очень аккуратно, после оккультной подготовки.

Второе название тайного общества было скрытым, эзотерическим, хотя и звучало так же. «Сообразительным» назывался советский эсминец, который, по словам доцента, прошёл всю Великую Отечественную войну без единого повреждения корпуса и без потерь в личном составе. По замыслу Уриновой, мы должны были прожить жизнь так же — прийти всем библиотечным обществом в Шамбалу, никого не потерять. Прожить, как по струне над бездной пройти — красиво, бережно, стремительно. Эту цитату слов Николая Рериха Уринова всегда произносила с придыханием, закатывая глаза. Я, правда, не мог до конца понять, когда же окажусь в Шамбале — при жизни или после смерти? Моя душа перенесётся в Гималаи, или же случится Армагеддон, и все, кто не сможет принять огненные токи Новой Эры, просто вымрут, а мы останемся? На эти вопросы Уринова отвечала уклончиво.

В июле девяносто шестого я поступил в Симферопольский государственный университет на филологический факультет, но продолжал каждое воскресение посещать оккультные медитации в севастопольской библиотеке. Перед отъездом в общежитие меня напутствовали всем тайным обществом, рассказывая в подробностях, как нужно проходить по струне над бездной студенческого разврата.

Облезлая пятиэтажная общага номер три оказалось тем самым гнездом порока. В здании имелся парадный вход, через который к друзьям-студентам ходили гости, оставив вахтёрше студенческий или паспорт. Однако, выйти назад нужно было до двадцати двух часов, и желающие хорошенько покутить использовали чёрный ход, всегда открытый. Правда, он находился практически за спиной вахтёрши, поэтому старались ходить тихо и выдыхали уже на втором этаже, доставая из курток водку и коньяк. Благодаря чёрному ходу, каждый вечер по общежитию слонялись неизвестные в кожаных куртках и спортивных штанах. Некоторые секции на этажах не были освещены, и иногда ночью, проходя мимо этих тёмных углов, я слышал доносившиеся оттуда возню, ласковый шёпот и постанывание; то же творилось и в кабинках душа, когда включали тёплую воду.

Я решил противопоставить себя скользкому похотливому миру, поэтому носил чёрный костюм даже в общежитии, подписав миру иллюзий смертный приговор. Девчонки в несвежих байковых халатах шарахались от меня в тёмных коридорах, когда я шёл в туалет с рулоном туалетной бумаги, в пиджаке и при галстуке.

Меня поселили на четвёртом этаже в комнату-тройку к двум моим однокурсникам. Сергей немного сутулился, носил металлические очки, перемотанные изолентой, говорил тихо, но смеялся звонко и заразительно, сразу показал мне районный литературный сборник со своим стихотворением, представившись так: «Я — деревенский поэт, пока неизвестный». Вечером Сергей доставал засаленные карты с изображение голых женщин, выбирал одну карту и говорил: «Вот с этой подругой я бы сегодня залёг!»

Тревогу и оцепенение вызывал у меня второй сосед, Тимур. Он без смущения показывал всем, кто заходил на чай, альбомы с аляповатыми тропическими пальмами на обложке. Там хранились летние снимки, сделанные в Лисьей бухте. На фотографиях — сам Тимур, похожий на древнего бога, его спортивные друзья и изящные подруги: все совершенно голые, вымазавшиеся голубой глиной, или килом. Они позировали на камеру, не пытаясь прикрыться; на одном из снимков у Тимура были глиняные рожки и флейта Пана. Я понимал, что все эти люди ведут свободную половую жизнь и, скорее всего, не верят в Бога, а, значит, сгорят в аду. Как они могут быть такими беспечными!

Кроме того,