Такими были люди, которых Сталин заприметил и приблизил к себе. Они были способны на подлость, предательство и обман.

Прдолжая восхваления Сталина, эти горе-философы сначала напечатали статью "О задачах борьбы на два фронта" (воинственный язык, введенный в обиход Сталиным, начал использоваться все шире) в журнале Ярославского "Антирелигиозник". В ней они возмущенно сообщили, что "механисты вновь поднимают головуи, а деборинцы забыли актуальные вопросы социалистического строительства, к тому же и из их поля зрения выпала задача разоблачения методологии троцкизма" (7). Гораздо более зловещей по своим последствиям была статья М. Митина, В. Ральцевича и П. Юдина, появившася в "Правде" 7 июня 1930 г. (8). Авторы заявили, что они проводят большевистскую политическую линию в философии и протянули ниточку от разговоров о философии к внутриполитической борьбе Сталина с Бухариным. По их словам, позиция механистов (поддерживаемых, как мы знаем, Бухариным) — это "теоретический базис "Правого уклона в партии"". А затем они вновь обвинили деборинцев "в отходе их взглядов от практических насущных задач социалистического строительства". Три автора объяснили, что свое отрицательное суждение об обеих группах философов (включая своего недавнего учителя) продиктовано инструкцией "товарища Сталина, который сформулировал в наиболее теоретически ясной форме тезис о борьбе на два фронта и кто дал [им] пример глубокого понимания марксистско-ленинской философии". Они призывали к "решительному внесению политических категорий в философские обсуждения". Злобно отозвались они и о двух других выдающихся философах — историке философии и теоретике эстетики В. Ф. Асмусе и философе-идеалисте А. Ф. Лосеве.

О том, какое значение Сталин придал выступлению неоперившихся птенцов-философов, еще ничем себя в теории или практике не проявивших, говорил факт важнейший: под их статьей была помещена короткая декларация от имени редакции "Правды" (не забудем, самого могущественного и непосредственного рупора ЦК партии): "Редакция солидаризуется с основными положениями настоящей статьи".

За несколько дней до публикации "Статьи трех" Сталин предпринял и организационные меры: ЦК ВКП(б) вдруг постановил выделить философское и естественное отделения ИКП в самостоятельный Институт Красной профессуры философии и естествознания (ИКПФиЕ), а кроме того распоряжением, поступившем из аппарата ЦК партии, дирекция этого Института была лишена права контролировать дела в своем заведении. ЦК не просто реорганизовал институт, но и лишил директора и его заместителей права принимать директивные решения, контролировать набор слушателей, составлять учебные программы, осуществлять подбор руководителей и преподавателей. Все эти функции из ведения дирекции были изъяты и переданы партбюро института. Иными словами, командовать поручили Митину, Юдину и Константинову. Сталинское наказание лидировавшим в институте Деборину и его сторонникам начало превращаться в освященное партией большевиков действие.

Как следствие этого решения, произошло еще одно событие. Через три дня после появления в "Правде" статьи Митина, Ральцевича и Юдина бюро партячейки ИКПФиЕ провело заседание, посвященное "Статье трех", и приняло резолюцию о полной поддержке осуждения Деборина. Эту резолюцию центральные газеты немедленно растиражировали (можно хорошо себе представить того, кто из Кремля дал распоряжение об этом). Особый цинизм заключался в том, что в бюро партячейки состояли членами те же самые Митин, Юдин и Ральцевич плюс Константинов и перебравшийся в СССР из Чехословакии Эрнст Кольман. То есть они сами себя одобрили.

Надо отдать должное мужеству Деборину, ведь он не мог не догадываться о том, чья рука дергает за ниточки, выводя на подмостки марионеток, выпрыгивающих то в "Правде", то на заседании партбюро в институте, где он всё еще заведывал кафедрой, то в "Антирелигиознике".

Деборин с учениками и сторонниками набрались мужества и ответили печатно "троице" в журнале "Под знаменем марксизма" через месяц (10). Все выпады в адрес "диалектиков" были детально рассмотрены и аргументированно отвергнуты. Научную репутацию авторов "Статьи трех" (только входящих в научную среду) и деборинцев даже и сравнивать было нельзя. Соавторами Деборина выступили академик АН СССР И. Луппол, член-корреспондент Б. Гессен, выдающиеся биологи С. Левит, М. Левин и И. Агол, известные гуманитарии Ф. Тележников и И. Подволоцкий и философы-профессора, о которых было сказано выше, Я. Стэн и Н. Карев.

Но партийное руководство страны уже явственно выводило вопрос о лидерстве в философии из кулуарных внутринаучных обсуждений на самый высокий публичный уровень. Двадцать шестого июня открылся 16-й съезд партии, и еще один приближенный к вождю — Лазарь Моисеевич Каганович на 4-ый день съезда, вслед за Сталиным, выступил с одним из главных докладов: он представил "Организационный отчет Центрального Комитета ВКП(б)" (11). Вообще говоря, и выбор этого человека Сталиным в качестве основного представителя Политбюро (были ведь в составе его люди и поавторитетнее, включая того же Бухарина) был ничем иным как пощечиной этим "уникумам". Они-то хорошо знали и деловые, и прочие способности Лазаря Моисеевича. В опубликованных им в 1990-е годы воспоминаниях сам Каганович поведал, что он, подобно Ярославскому, и трех классов церковно-приходской школы не осилил (12). Но он сумел прочитать подготовленный для него огромный доклад с восторженным прославлением индустриализация и коллективизация, "обеспечения боеспособности партии", невиданного роста численности членов партии (до 1 млн. 852 тыс 90 членов на 1 апреля 1930 года, из них 68,2 % рабочих, причем, как сказал Каганович, "данные парторганизаций Красной армии не учтены" (13)). Конечно, роль Сталина была выставлена в лучшем виде. А вот философы были раскритикованы за то, что они не идут в едином строю с большевиками, а один из них — Лосев был даже представлен врагом. Напомним, что именно А. Ф. Лосева в газете "Правда" разругали месяцем раньше Митин, Ральцевич и Юдин, и теперь с их подачи и с предоставленными цитатами из Лосева выступил секретарь ЦК партии Каганович.