Фихану доводилось бывать и слабым, и растерянным, и огорченным, он даже иногда плакал от страха. Но только теперь Евтихий понял, что на самом деле ничего и никогда Фихан по-настоящему не боялся. Сплошь одни поверхностные эмоции. Эльф испытал подлинный ужас лишь в тот миг, когда увидел гномов.

Порождения гор неслись прямо на него. В их руках были дубинки и сети, их рты, полные желтых квадратных зубов, были раскрыты в угрожающем крике, их глаза пылали гневом. С каждой секундой Евтихий видел их все лучше и лучше — и все больше убеждался в том, что гномы представляют собой не столько «народ», сколько «стихию», а со стихией нельзя договориться. И до тех пор, пока несущаяся на путников лавина не рассыплется на отдельные личности, каждая с собственным характером и судьбой, — побороть ужас перед ними будет невозможно.

Фихан поднял руки, закрывая голову. Евтихий подошел к нему поближе, готовый защищать приятеля. Он знал, что это, скорее всего, бесполезно: гномов было десятка два, совладать с таким противником не под силу даже троллю.

А Геврон подбоченилась, широко расставила ноги и принялась разглядывать бегущих. Она улыбалась все шире — и все более шальной улыбкой.

Их окружили в мгновение ока, повалили на землю и скрутили им руки. Евтихий лежал лицом в траву и слушал, как поблизости топочут хозяева косматых гор. Краем глаза он видел их твердые сапожища. Затем на пленников набросили сети и опутали каждого своим коконом.

— Убийца Камней, — прогрохотал низкий голос, — переверни корнегрызов, чтобы не задохнулись.

— Не задохнутся, — отвечал Убийца Камней. — Они тайком дышат, я видел.

— Мы не уничтожаем бессловесных, — возразил первый. — По случайности они могут задохнуться.

— Жалеешь корнегрызов? — хмыкнул третий голос. — Становишься чувствительным, Дробитель.

— А ты становишься тупым, дражайший Молот, — парировал Дробитель. — Наши законы запрещают убивать обделенных интеллектом до особого разбирательства.

— Это какой-то новый закон, — сказал Молот. — Я не намерен придерживаться новых законов. С меня довольно старых законов.

— Старые законы вообще ничего не предписывают касательно обделенных интеллектом, — заметил Дробитель. — Потому что мы начали встречать обделенных лишь в последние двести лет, а прежде и понятия не имели о том, что таковые вообще существуют.

— Пагубное заблуждение.

— Просто переверни их лицом вверх! — сказал Дробитель, явно теряя терпение.

Очень сильные пальцы ухватили Евтихия за плечи и рывком подняли его. Совсем близко Евтихий увидел странную физиономию: смуглую, с большим носом, маленькими глазками и вывернутыми темными губами. Борода и волосы существа были оранжевого цвета, очевидно, крашеные: некоторые пряди сохраняли естественный черный цвет.

Затем Евтихия бросили на землю спиной вниз. Он ударился так, что аж дух из него вышел, и пришел в себя лишь спустя несколько минут.

Гномы по очереди останавливались над каждым из пленников и изучающе рассматривали их. Некоторые плевали Фихану в лицо, другие с любопытством толкали ногой в бок Евтихия и не без удовольствия слушали его оханье.

С Геврон обращались немного иначе: рядом с ней они усаживались на корточки, тыкали ее в живот и в щеки, щекотали под мышками, выдергивали у нее волосы и наматывали себе на пальцы. Наконец Дробитель, который, вероятно, был в этом отряде главным, счел нужным прекратить развлечение и велел подчиненным брать пленников и нести их в Центральную Усадьбу.

Связанных подхватили, точно кули с мукой, и взвалили на плечи трем самым сильным из гномов. Евтихию достался Убийца Камней — убежденный расист и ненавистник чужаков. Он то и дело больно щипал свою ношу и радостно смеялся, слыша, как Евтихий вскрикивает.

Гномы не шли, а бежали к горам, так что пленников раскачивало и трясло. Евтихий закрыл глаза, опасаясь, что его стошнит. Пару раз он все-таки приподнимал веки и сразу же снова зажмуривался: никогда в жизни ему не доводилось видеть, чтобы трава так подпрыгивала!

Наконец безумная скачка на плечах гномов закончилась; всех обступила внезапная прохлада, в которой угадывалась, даже сквозь закрытые веки, приятная полутьма.

Соприкосновение с твердой почвой было хоть и желанным, но в первые мгновения довольно болезненным: гномы бесцеремонно избавились от своей ноши, попросту покидав опутанных сетями пленников на землю.

Евтихий сел, с опаской приоткрыл глаза. Первое, что он увидел, было смертельно-бледное лицо Фихана. Геврон, напротив, была вся красная, распаренная, как будто она только что стирала белье в горячей воде. Они находились в большой каменной пещере, свет в которую проникал сквозь отверстия в потолке. Послышался скрежет — огромные каменные ворота закрылись.

После этого с пленников сняли сети, однако руки освободили только Геврон и Евтихию. Фихан остался связанным. Все трое, шатаясь, поднялись на ноги.

— Зря ты это делаешь, — сказал Дробителю гном, которого именовали «Покатыш». — Лучше бы оставить их в сетях, пока мы не прибудем к кхачковяру.

— Кхачковяр не одобрит жестокого обращения с бессловесными, — отозвался Дробитель. — Мне-то, думаешь, по душе такая мягкость? По мне, так лучше мгновенно в отвал! Но — могут быть полезными. Кроме того, суровость к бессловесным вредит натуре.

— По-моему, некоторые из них — словесные, — заметил Покатыш.

— Словесные? Это другое дело, — кивнул Дробитель. — Со словесными дозволена жестокость. Но сперва надлежит определить меру словесности. Возможно, иные обладают зачатком интеллекта.

Покатыш задумался:

— А как, согласно новым законам? Ну, если учитывать интеллект?

— По-моему, при наличии зачатка интеллекта следует развить интеллект до предельно возможного уровня, а затем уже дозволено применять жестокость, — сказал Дробитель.

— Умно, — присвистнул сквозь зубы Покатыш.

Он снял перчатки и хлестнул Фихана по плечам:

— Вперед! И ты, — он махнул в сторону Геврон, — тоже вперед!

Евтихий чуть было не спросил: «А я?», когда его толкнули в спину, так что он споткнулся и поневоле пробежал несколько шагов.

Их гнали по длинным переходам, которые, однако, ничем не напоминали тоннели Кохаги: здесь было сухо, светло благодаря колодцам в потолке и, главное, — это были просто подземные ходы, вырубленные в скальной породе. Они не выглядели ничем иным. Они не притворялись отдельным миром, со своими законами, со своей природой, лесами, полянами, замками.

У первого перекрестка большая часть гномов отделилась от отряда. С пленниками остались только шестеро: по двое на каждого.

Они миновали подземное озеро, переправились по мосту над темным водным потоком, затем, согнувшись, прошли по очень низкому коридору — низкому даже для гномов, — и наконец оказались в гигантской пещере, все стены которой были изрыты отдельными пещерками — жилищами. Вход в каждое из них закрывал пестрый лоскутный занавес. Многие, впрочем, стояли нараспашку: убранный в скатку занавес крепился к потолку ремнями. Это позволяло разглядеть внутреннее убранство: лежанки, состоящие из кучи одеял, вырубленные прямо в скальной породе полки со всяким добром, низкие каменные столики — и подушки, бесконечные подушки самых причудливых форм, разбросанные решительно повсюду.