- А ты попробуй, Лер. Просто коснись и позволь сделать тебе хорошо.

Я решилась, коснулась прохладной ткани, отделанной чёрными стразами, взяла её в руки и приложила к лицу. Стены в комнате не потемнели, как по мановению волшебной палочки, только качнулся потолок, а тело оказалось прижато горячей тяжестью.

- Тебе будет очень хорошо, Лера, обещаю.

Его шершавые ладони вырисовывали на коже неизвестные рисунки, сплетающиеся с покалывающей дрожью, запускали ускоренный бег крови, пробуждали голод и возбуждение. Тело бурно реагировало на каждое касание, послушно выгибалось, следуя за теплом, сокращалось от уверенных сжатий.

- Ты такая мокрая, гладкая, нежная, - шептал, раздвигая ноги и ведя цепочку поцелуев ниже, пока не накрыл пульсирующую точку, отзывающуюся на неторопливую нежность языка.

Щекочущие разряды электричества простреливали низ живота, скручивали тугую спираль, натягивая внутреннюю струну до болезненного напряжения. Её тянуло, сворачивало, перекручивало, пока не разорвало, как только Глеб погрузил в меня пальцы. Почему с Казарцевым мне так мало нужно, чтобы кончить? Отчего моё тело становится ведомым, стоит ему прикоснуться ко мне?

- Молодец. Хорошая куколка, - довольно заурчал, подтянувшись и оттянув зубами нижнюю губу. – Теперь давай вместе со мной.

Глеб толкнулся бёдрами, заполняя меня в одно движение, замер на несколько секунд и сорвался в бешенный темп. Вся слабость ушла под давлением его мощи, просочилась через поры, словно ненужная вода через сито, оставляя медовое послевкусие после оргазма и зарождающееся с новой силой возбуждение. Жёсткие толчки смешивались с нежностью поцелуя, с острым перекатыванием пальцев по груди, с жадным оттягиванием сосков и требовательным впиванием в бедра. Всё настолько гармонично, настолько правильно, настолько остро, на пределе. Взлёт и падение в плавное качание волн.

В следующий раз я кончила вместе с ним, сотрясаясь от длительных спазмов, сдавливая дёргающийся внутри член, впитывая всё до капельки. Глеб рычал, втирался плотнее пахом, вгрызался в губы, изливаясь и переходя на медленный, скользящий темп.

- Умираю в тебе, - выдохнул Глеб, скатываясь и сгребая на себя. – А без тебя сгораю заживо и не представляю, как выбраться из этого. Болею тобой, тоскую, когда не рядом. Что мне делать, Лер? Как противостоять требованиям отца?

- Просто откажись, - вяло отвечаю ему не в силах бороться со сном.

- Не могу, Лера. Не могу. Он за рёбра держит. Одно движение в неправильную сторону, и будет много крови и боли. Я вытерплю, а Юрка? Его жена? Их будущий ребёнок? Не вижу выхода. Его нет. Только смириться, унять гордость и жить по сценарию, написанному им.

Глеб безэмоционально рассказывал мне историю Юрки, лучшего друга с детства, а я укладывала информацию в ячейки памяти и неизбежно уплывала в баюкающую марь. Мне снился Казарцев, с надетой на лицо глухой маской, ведущий к алтарю неизвестную невесту, похожую на породистую лошадь, и я, сидящая в тёмном углу, вытирающая с щёк дорожки слёз и держащаяся за большой живот. Что-то щемило в груди, распирая рёбра изнутри, забивая дыхание и вызывая неконтролируемые судороги.

- Лер, проснись. Это всего лишь сон, - вытряс из вязкого кошмара Глеб. – Что тебя так напугало?

- Ерунда какая-то. Видела, как ты женился на девице из высшего общества, а я сидела на полу в углу церкви и обнимала округлившийся живот.

- И правда, ерунда, - задумчиво произнёс он. – Ты ведь предохраняешься?

- Предохраняюсь. Можешь не волноваться, - выдавила из себя, чувствую закипающую от гнева кровь. – Тебе пора, Глеб Вадимович. Конь соскучился, гулять хочет.

- Какой конь? – недоумённо посмотрел на меня.

- Собака твоя. Как его… Данкин… Донатс… Пончик в общем.

- Даниш, - хихикнул Глеб и поднялся с кровати. – Выгуляю его и вернусь. Нужно тебе укол сделать.

- Не возвращайся. Выпью таблетки и лягу спать, - уверенно остановила его от попыток составить мне компанию.

- Я возьму ключи, чтобы не будить тебя, - не сдавался упёртый Казарцев, намереваясь, как истинный юрист, пролезть в окно, видя закрытую дверь.

- Мне надо побыть одной, Глеб, - не сдержалась и выплеснула каплю раздражения. – Слишком много всего произошло. Мне нужно подумать, разложить всё по полочкам.

- Хорошо, Лер, - согласился Глеб, стараясь скрыть обиду и недовольство. – Только не прячься от меня. Я буду звонить.

- Обещаю, - кивнула, с нетерпением комкая угол одеяла.

Глеб оделся, чмокнул в висок и ушёл, тихо прикрыв за собой дверь, а я погрузилась в осмысление всего, что между нами произошло. Надо отдать должное Казарцеву, он проявил заботу, переступил через свой эгоизм и нянчился со мной, научившись готовить бульон и ставить уколы. В принципе, ему можно поставить плюсик за честность. Он не стал врать о бесперспективности моего сна, уточнив то, что больше всего его волновало. Случайная беременность, способная усложнить ему жизнь. Беременность не нужна и мне, но вопрос Глеба расшевелил обиду. Как можно быть таким высокомерным сухарём, не пожелавшим смягчить скользкую тему, особенно после секса.

Много матерных слов вертелось на языке, но я, как обычно, закатила глаза к потолку и процедила сквозь зубы любимую фразу: «Всё-таки тварь».

Глеб

Сам не понял, как снова всё испортил. Так старался показать ей свою заботу и опять оказался за дверью. Всё-таки женская душа непостижима, как и логика. Ну что я сделал не так? Почему Лера меня выставила? Что ей неймётся? Хороший мужик, без вредных привычек, красавец в некоторых местах, причём в бо́льших, самый настоящий мачо, от которых бабы текут и плавятся. И ладно, если бы была светской львицей, сжирающей по мужику на завтрак, обед и ужин. От львицы один норов.

Стерва. А я придурок. Сорвался, не сумев дозвониться, нервничал, переживал. Правда, не зря сорвался нервничал и переживал. Дверь мне открыла не Валерия, а её бледная тень. Открыла и сразу сползла по стенке. Еле успел поймать, не дал свалиться на пол и получить черепно-мозговую травму.

Лерка горела и плавилась, и совсем не от того, что лежит на руках мачо. Её било крупной дрожью, тело фонило жаром, а из горла вылетали непонятные, хриплые звуки. Паникой оплело моментально. Сам не понимаю, как сообразил вызвать скорую. Чисто на инстинктах самосохранения, только направленных на Леру. Госпитализацию отклонил сразу, пообещав ухаживать за ней, как за маленьким ребёнком.

Дальше сутки превратились в забег без возможности остановиться. Аптека, выгул Даниша, дорога назад с заездом в магазин, тупое вкалывание иглы в подушку, трясущиеся руки, когда надо загнать иголку в ягодицу. Она такая беленькая, мягенькая, нежненькая, пышущая теплом и сладостью, а мне предстояло совершить акт вандализма и проткнуть это совершенство. Ничего. Стиснул зубы и справился. Правда, после вспоминал как дышать и сжимал кулаки, унимая мелкий тремор рук.