– Ты про кого?

– Про Карабаса, естественно. На маршрутках передвигаются только камикадзе. По аварии в день, прикинь, какая непруха. Все, мир? Давай сосредоточимся на главном. Дело-то непростое, а ты распоясалась, как ребенок. Смотри, вот план ее квартиры.

– И что нам это дает?

– Пока ничего. Но может пригодиться. Пока у нас полное зеро. И ты – зеро. Надо было быть внимательнее. Тетки жуть какие проницательные, когда дело касается самцов.

– Мама не самец.

– Вот и я про то. Как мужика охомутать, так каждую мелочь заприметят…

– Кому нужен мужик с мелочью?

– Пошлая ты.

– Я не про это.

– Тогда – меркантильная.

Мне стало обидно. Что такого в умеренной меркантильности? Немного практичности никому не помешает.

– Сам такой.

– Вернемся к проблеме. Мама явно не бедная.

– Оставь, мы уже сто раз об этом говорили. Если не можешь сказать ничего нового, лучше помолчи.

– Задевает. Ох, как тебя задевает ее материальное благополучие. Просто жаба душит! Забудь про деньги. Маму жалеть надо. Ведь сама говорила, что дома ее батя ни в грош не ставил. Просто золушка какая-то.

– Добровольная золушка. Кто ей мешал послать нас подальше?

– Ладно, – Барабас решил не обострять отношения. – С тебя хоть один сценарий разведывательных мероприятий. Не все ж нам мозгами скрипеть.

От нечего делать я начала выдумывать сценарий.

Проникнуть в квартиру и спрятаться в шкафу? Или лучше под кроватью?

Или расспросить папу? Да уж, с папой я погорячилась.

Или заслать к ней деда Нила? Он точно ничего не упустит и во всем разберется. Только как ему втолковать, почему надо втереться к маме в доверие?

Надо наехать на меня машиной, положить в реанимацию, тогда она склонится над умирающей дочерью и сама во всем признается. Круто! Только как остаться целой, ведь машины тяжелые?

Меня начала захватывать охота на собственную маму. Появился нездоровый мандраж. Пальцы сами забарабанили по стеклу, вызывая усмешку Барабаса. Проваленное сиденье оказалось неудобным. В машине витал запах старости, от которого хотелось вырваться на свежий воздух.

– Что ты все время ерзаешь? Смотри, вон ее окна, на третьем этаже. Там, где недоделанный балкон.

Недоделанным балконом Барабас обозвал довольно изящный эркер. Подновленный свежей покраской, но с частично отвалившейся лепниной.

Пока ничего примечательного не происходило.

Мы промолчали еще с полчаса, и тут к нам присоединился Карабасище. Он с какого-то перепугу нацепил черные круглые очки, парик и жуткие тараканьи усы. Вылитый кот Базилио. Одетый в готический кожаный плащ. Что совершенно не вязалось ни с погодой, ни с широченным брюками, из-под которых торчали тупые армейские ботинки. Редкие прохожие аж подпрыгивают при встрече с такой чудо-юдой. Ему только Аннушки не хватало для полного крези.

– Жрете? Нет? А почему не жрете?

Из вежливости я немедленно предложила перекусить. Карабас схватил бутерброд зубами. Отгрызая вместе с колбасой салфетку. И клок невкусных приклеенных усов. Жутко плевался, выуживая шерсть изо рта. Рассмотрел с отвращением, а потом выбросил гадость в окно. Теперь он еще больше смахивает на Базилио. О чем я тут же ему сообщила, пожалев неимоверно.

– Лиса Алиса!

Теперь дразниться будут, пока не надоест.

Мои помогайцы рьяно жевали. Барабас тоже кушал, напевая вполголоса какую-то странную бодрую песенку:

«Чтоб весело смеяться, не нужен порошок,

А надо, чтобы сказка кончалась хорошо».

– Ребята, а вы, часом, не наркоты? – не удержалась я от вопроса.

Карабас, прищурив русалочьи глаза, ехидно переглянулся с Барабасом.

– Серость, хоть и лиса. Надо старые детские фильмы чаще смотреть. Это из фильма годов семидесятых. Там был доктор с желтым чемоданом, дети и забавная старуха. Она еще наглоталась волшебных конфет и лазала по заборам.

– Как я могу помнить? Меня тогда в проекте не было.

– Нас тоже не было. Но это кино недавно по телику показывали, – примирительно уточнил Барабас.

Достал носовой платок. Заботливо стер Карабасу под носом следы от усиного клея.

– У него память – во! А порошок там совсем другой. Хотя, если задуматься, то и вправду киношка про наркоту… Вот социки дают! Теперь понятно, откуда у нации такая неуемная тяга к дури.

Судя по всему, «во!» обозначало избирательную память на всякие неоднозначные шутки. Наверное, у них мозги так заточены.

– Тихо!

К дому подъехали шесть дорогих, но не броских машин. По три с двух сторон. Из них, неявно оглядываясь по сторонам, вышли вполне интеллигентные ребятки. Четверо протопали в мамин подъезд. А чуть погодя двое немолодых дядек удалились за ними следом.

У мамы гости.

Я на все сто уверена, что вся эта бодяга из-за нее. Мне немного страшно. Хотя бояться вроде как нечего, но я отчаянно рада нашей отдаленности от места событий.

– Думаю, на сегодня это все, – констатировал Карабас, когда через полчаса улица стала снова пустынной.

– Сиди уж. Или приспичило?

Правильный вопрос. Наводящий на размышления. А если приспичит мне?

Эти-то точно найдут закоулок, чтоб облегчиться. Хорошо мужикам живется. Как собаки, орошают, где хотят. По-моему, демонстративное писанье на улице даже вошло в моду. Если вспомнить – каждый день хоть раз вижу писающих мужчин.

Появилась мама. Преображенная новой одеждой. Не дом, а цилиндр фокусника. Сначала в шляпу кладут цветок линялый, бумажный, а вынимают живой, яркий. Или пушистого кролика. В данном случае сравнение с кроликом неуместно. Мама скорее похожа на рысь. Ноги длинные, масть рыжеватая, в походке сплошная пружинистость, свойственная подлинным хищным кошачьим.

Карабас восхищенно присвистнул. Отворил дверь и намылился вслед за объектом.

Разнаряженного сыщика вовремя остановили на гибельном пути. В таком прикиде он приметнее, чем ходячий Исаакиевский собор. Карабас злился, но на охоту отправился Барабас.

– А она у тебя ого-го. Ты погляди, какая эффектная! А ножки! На таких каблуках, а походка!

Неприязненно ожидая продолжения тирады, я поймала себя на мысли, что сейчас мне впервые предстоит узнать мнение постороннего человека о моей маме. Молодого мужчины. Который, забыв, с кем имеет дело, не собирался скрывать своих кобелиных восторгов. С мыслью, что мама может активно нравиться противоположному полу, надо было свыкнуться.

С первого раза у меня не получилось. Хотелось нахамить, заклеймить, дать в ухо, хлопнуть дверью. Так, чтобы она не мучилась и отвалилась. Потом подумалось: наверное, я недооценила маму и переоценила себя. Мне нравится производить впечатление на мужчин. Плотоядный взгляд бодрит и привносит в будни приятное разнообразие. Только раньше я считала сексуальность прерогативой молодости. Все, кто старше тридцати пяти, предназначены для чего-то другого, более прозаического. Недавно так кошмарно обозначенного Барабасом. Кому за тридцать – не конкурентки постоянно прибывающему молодому поколению активных охотниц за добычей. Еще не старые, но уже не молодые. Молодые – это я. А те, кто младше, – просто паршивки сопливые, если не сказать хуже. А те, кто перевалил за тридцатипятилетний рубеж, должны сидеть дома, варить супчик и цепляться за собственных мужей. Раз ничего более увлекательного им не светит.