«Какое же мне место в вашем сюжете?» – хотел спросить я, но не стал спрашивать. Мелькнула одна простенькая до жути мысль.

– А не казалось ли вам, что это все… – Я растопырил ладони, словно пытался охватить ими резвого мальчика у кондиционера, прильнувшего к стеклу Никифора, и очутившуюся рядом Татьяну, и всех в кабине, – не кажется ли вам, что все это – фантограмма?

Прокеш слегка поднял брови, хмыкнул, потер пальцем переносицу. меланхолично ответил:

– Ты еще спроси, кто ее смотрит? Но если это и фантограмма, то до ужаса бездарная и до отвращения затянувшаяся.

У смотрового колпака притихший ребенок, раскрыв рот, смотрел, как Никифор и Татьяна осторожно целовались.

Перемены я заметил сразу. Небо стало светлей, неизменные полосы воздушных потоков еще тянутся над головой, но они уже слабее, тоньше. А вечные густые сумерки превратились в затянувшееся раннее утро. Утро, правда, отдавало желтизной.

Городок сильно вырос. Ну а черные терриконы превратились в приятные глазу холмы, поросшие невысоким кустарником.

Изменилось многое, но все равно – я здесь свой. И если я пройдусь по нешироким коридорам секторов, то не раз и не два остановят окликом «Привет, Арам!», а Марченко вцепится мертвой хваткой и уговорит, непременно уговорит хотя бы месяц поработать с ним: людей, естественно, не хватает, на кольцо фазоинвертора народ уходит как в прорву. Земля сняла квоту на освоенцев, но все равно – пока их подготовят да пока переподготовят…

– Да, – помотал головой Кузьма. – Надо же, Марс!

Лыков жадно озирался по сторонам, переводил взгляд с корпусов на хилую траву под ногами, с белесых линий воздушных потоков в несветлом небе на обрывки упаковок, шелестящих вдоль стен, пятнистых из-за осыпавшегося эмалита.

Он нагнулся, сорвал травинку, растер в пальцах, понюхал.

– Ма-а-рс? – повторил он с большим сомнением. – А пахнет как у нас! Стоило три недели трястись!

Я улыбнулся. Это пройдет. У каждого новичка неизбежная реакция – ну где тут неизвестность и опасности, а потом, буквально через несколько минут, – разочарование – та же Земля, но в иной упаковке. Через день-два постепенно, но неотвратимо придет ощущение другого места. У меня это пришло, когда я пнул по небольшому камешку, а он улетел неожиданно далеко и с треском врезался в стену склада, отбив кусок покрытия. Из шлюза тут же выскочили несколько человек с термосами в руках. Увидев мое ошарашенное лицо, они заулыбались, а через несколько минут я потягивал крепчайший чай с лимонными ягодами: к новичкам на Марсе великодушны.

– Ладно, – решил Кузьма. – Пусть будет Марс. Куда пойдем?

– Григория Викторовича надо навестить. Старик болен.

В комнате у Галайды я никого из знакомых не застал. Два монтажника рассказывали ему что-то веселое. Старик довольно хмыкал, но глядел устало и время от времени заходился кашлем.

Монтажники наконец выложились, попрощались с Григорием Викторовичем, кивнули нам и вышли. Я подсел к нему. Кузьма остался на диване у входа.

– Это Кузьма Лыков, – сказал я Галайде.

Галайда благосклонно покивал Лыкову.

– Вам от Прокеша привет и вот еще! – Я положил рядом с ним большой пакет, обернутый в раппер глубокого тиснения.

– Спасибо, Вацлаву тоже от меня передавай. – Он зашелся слабым кашлем. – Боюсь, через неделю меня отсюда выставят. Так что Вацлава я увижу раньше тебя. Отработал я свое. Теперь врачи за меня возьмутся, долго они на меня иглу точили. Он поднял палец.

– А ты не глупи, Арам! Валентина, конечно, женщина с характером, но и тебе не мешало бы характер проявить. Рявкни разок, кулаком по столу хлопни. Сам удивишься потом…

Галайда прервал себя на полуслове, хитро посмотрел на меня, потрогал ус, другой.

– Ну, умного учить – дураков веселить! Делай как знаешь. У нас в последнее время не все хорошо. Народу много нового, люди разные. Не вовремя я свалился. Валлон в управители рвется.

Последнюю фразу он произнес тихо. Я удивился:

– Ему же тридцать один. Ну, может, тридцать два. Кто же его до сорока лет будет выдвигать на референдум?

Старый управитель вздохнул:

– Меняются времена, меняются люди. К тому же законы для людей, а не люди для законов. Да и где эти законы? Вот до Конкордата были законы! А Валлон своего добьется. Парень неплохой, хотя и честолюбец. И экологисты его – тоже, знаешь ли, компания! Зря он головы им кружит. Ты бы с ним поговорил, а еще лучше – с Валентиной, он ее уважает очень.

За моей спиной хмыкнул Лыков.

– А почему юноша у входа сидит? – спросил Галайда.

Кузьма взял стоявший у стены стул и сел рядом. Галайда взглянул на него, пожевал ус и сказал:

– Вы, кажется, были одним из троих? Лыков кивнул.

– Там еще мальчик был. У него как дела?

– Умер Коробов, – сказал я. – Несчастный случай.

Галайда вздохнул и снова закашлялся. Из соседней комнаты выглянула полная седоволосая женщина в белом халате и сердито махнула нам рукой в сторону двери. Я и Лыков поднялись.

– Что? – спросил Галайда, оглядываясь на дверь.

– Нам пора. – Я виновато развел руками.

– Ладно, – просипел старик. – На Земле заходи.

В коридоре Лыков сказал, что он немного погуляет.

– В джунгли не иди. Кролики съедят.

– Подавятся! – отмахнулся Кузьма. – Хотя пусть лучше меня на Земле медведь задерет, чем здесь ваша пушистая погань.

– Медведь? Где ты его найдешь, в зоопарке?

– Поищу, – улыбнулся Кузьма, а потом спросил: – Я не понял – экологисты – это что, экологи? Чем они занимаются?

– Как тебе сказать… Экологи тихо и спокойно занимаются экологией, а экологисты заняты тем, что будоражат общественность и всячески провоцируют ее на необдуманные поступки, тем самым мешая экологам тихо и спокойно заниматься экологией.

– Ага! Активисты-общественники, значит!

– Можно назвать и так.

В этот миг бегущий по коридору подросток чуть не влетел головой мне в живот.

– Ох, извините! – Он поднял голову и расплылся в улыбке:

– Дядя Арам? Вот здорово! Вернулись?

– О, Арчибальд Драйден собственной персоной! Рад встрече!

Узнал я его сразу. Такой же рыжий, и веснушки по всему лицу.

Но вырос как! И вид решительный.

– Как твои дела, Арчи?

– Уровень! В этом году заканчиваю. Отец хочет на Зеленую возвращаться, а я, наверное, останусь. Вы к нам зайдете? Папа будет рад. Я побегу, ребята ждут, в джунгли надо сходить, сезон ягод начался.

– Постой, – успел схватить я его за рукав, – как это вы собираетесь сходить?!