обедом одна старая дама, - знаю я вас, вы - из тех, кто притворяется, что они - хуже, чем на самом деле. Я вас не боюсь.

- Конечно же, мы притворяемся плохими, дражайшая леди, - ответил Оскар. - Это - единственный способ вызвать ваш интерес. Мужчине, который притворяется хорошим, все верят, он так скучен. Но никто не верит мужчине, утверждающему, что он - воплощение зла. Благодаря этому он интересен.

- О, вы слишком умны для меня, - ответила старая дама, качая головой. - Видите ли, в мое время никто не учился в Гиртоне и Ньюхэме. Высшего образования для женщин не существовало.

- Но ведь эти школы - такой абсурд, не так ли? - воскликнул Оскар. - Если бы я был тираном, я бы незамедлительно открыл школы низшего образования для женщин. Вот что им на самом деле нужно. Для завершения образования женщине обычно достаточно десять лет прожить с мужчиной.

- Ну а как насчет низшего образования для мужчин? - спросил кто-то.

- Оно уже существует, друг мой, уже существует, широко предоставляется - это видно по нашим средним школам и университетам. Что нам надо - так это учреждения высшего образования для мужчин и учреждения низшего образования для женщин.

Оскар был особо силен в таком добродушном подшучивании - не знаю, насколько хорошо мне удалось его воспроизвести.

Оскар был добр от рождения. Я ни разу не слышал от него грубого или хотя бы вульгарного слова, ни одной резкости или злой реплики. Находился ли он в компании, или наедине с кем-то - его разум всегда занимали добродушные, позитивные мысли. Он ненавидел грубость, споры, настойчивость так же, как ненавидел уродство.

Однажды вечером тем летом из-за одного пустякового случая я понял, что Оскар всё глубже увязает в медовом болоте жизни.

В «Комеди-Франсез» поставили новую пьесу, Оскар выразил желание ее увидеть, я купил два билета. Пришли в театр, Оскар попросил меня поменяться с ним местами, чтобы он мог со мною разговаривать - он почти оглох на поврежденное ухо. После первого акта мы вышли покурить.

- Как глупо, - сказал Оскар. - Подумать только, мы пришли сюда послушать, что этот дурак-француз думает о любви. Он ничего о любви не знает, мы с тобой могли бы написать на эту тему пьесу намного получше. Давай ходить тут среди колонн и разговаривать.

Зрители начали возвращаться в зал. Когда все разошлись, я сказал:

- Жаль, если билеты пропадут - так много людей хотят посмотреть эту пьесу.

- Найдем кого-то и отдадим билеты, - равнодушно ответил Оскар, остановившись у колонны.

В это мгновение, словно из-под руки Оскара, выскочил паренек лет пятнадцати-шестнадцати, один из этих подпольных парижских маклеров. К моему изумлению, он сказал:

- Бон суар, месье Уайльд.

Оскар обернулся, улыбнулся парню.

- Vous etes Jules, n'est-ce pas?" (Ты ведь - Жюль, не так ли?) - спросил он.

- Да, месье Уайльд.

- Вот - парень, который тебе нужен, - воскликнул Оскар, - отдадим ему билеты, он их продаст, и что-то на них заработает, - Оскар повернулся к парню и начал ему объяснять, что я отдал за билеты две сотни франков, и даже сейчас они стоят один-два луидора.

- Des jaunets (соверены), - его заостренное лицо сияло от радости, он исчез с билетами в мгновение ока.

- Видишь. Фрэнк, он меня знает, - сказал Оскар с ребяческой радостью удовлетворенного самолюбия.

- Да, - сухо ответил я. - По-моему, вовсе не то знакомство, которым можно гордиться.

- Фрэнк, тут я с тобой не соглашусь, - ответил Оскар, заметив мой тон. - Ты заметил, какие у него глаза? Это - один из самых красивых мальчиков, которых я когда-либо встречал в жизни, точная копия Эмильены Д’Алансон. Я называю его «Жюль  Д’Алансон», говорю ей, что это, должно быть, ее брат. Они однажды у меня обедали вместе, и парень оказался красивее, чем девушка - кожа у него намного лучше.

- Кстати, - продолжил Оскар, когда мы шли по проспекту Оперы, - почему бы нам не навестить Эмильену? Она с нами поужинает, и ты сможешь их сравнить. Она играет в «Олимпии», возле «Гранд-Отеля». Идем, сравним Аспазию и Агафона, я на сей раз буду Алкивиадом, а ты - моралистом Сократом.

- Я предпочел бы поговорить с тобой, - ответил я.

- Фрэнк, поговорить мы можем потом, когда все звезды соберутся нас слушать, а сейчас - время жить и веселиться.

- Как пожелаешь, - ответил я, мы пошли в варьете, сняли ложу, Оскар написал записку Эмильене Д'Алансон, и она после спектакля пошла с нами ужинать. Личико у нее было хорошенькое, но она была невероятно тупа и скучна, в ее птичьей головке не было и двух мыслей. Она являла собой воплощение жадности и тщеславия, не могла говорить ни о чем другом, кроме надежды получить ангажемент в Лондоне: может ли Оскар ей помочь, или месье-журналист (обращаясь ко мне), быть может, заранее сделает ей рекламу? Оскар с серьезным видом всё обещал.

Пока мы ужинали в зале, Оскар заметил, что по бульвару идет парень. Он тут же постучал в окно, достаточно громко, чтобы тот услышал. Парень охотно зашел в ресторан, и мы начали ужинать вчетвером - странный квартет.

- Ну же, Фрэнк, - сказал Оскар, - сравни эти два лица, и ты увидишь сходство.

Действительно, оба они были красивы одинаковой греческой красотой - та же правильность черт, низкий лоб и большие глаза, идеальный овал лица.

- Я говорю своему другу, - объяснил Оскар Эмильене на французском, - как вы двое похожи, поистине брат и сестра в красоте и в изящнейшем из искусств - в искусстве любви, - и они с Эмильеной рассмеялись.

- Мальчик - красивее, - сказал мне Оскар на английском. - У нее грубый рот и тяжелая челюсть, руки у нее обычные, а у мальчика - просто идеальные.

- Довольно чумазый, тебе так не кажется? - не удержался от замечания я.

- Конечно, чумазый, но нет ничего менее материального, чем цвет: форма - это всё, а у него - идеальная форма, он утонченный, как Давид Донателло. Вот на кого он похож, Фрэнк - на Давида Донателло, - и Оскар выпятил челюсть, радуясь этому живописному определению.

Как только Эмильена поняла, что мы обсуждаем парня, ее интерес к беседе испарился даже еще быстрее, чем