не все гладко. При моем берлинском мандате меня почему-то мурыжат в городе и не везут на предприятия. Пока занимаемся статистикой и определяем степень важности производства по видам продукции. Надеюсь, что параллельно никто не занимается проверкой моей личности.

– Документы у вас надежные? Наши делали?

– Документы у меня, милая Герда, настоящие. Делались в Берлине, –  усмехнулся Сосновский.

– Макс, прекратите это! –  строго осадила его женщина. –  Я не люблю таких фривольностей: «дорогая», «милая»!

– Ну, вот опять передо мной строгая и сухая Герда Кранц, –  улыбнулся Сосновский. –  Ну, я же по-дружески. Вернитесь в облик простой советской девушки. Мне этого очень не хватает.

– «Простой советской девушки», –  повторила Герда. –  Я уже и забыла, как ею быть. Я не была дома с тридцать седьмого года. Работала сначала в Берлине, потом начали отзывать людей из резидентуры в Москву. Прошел слух об арестах. Знаете, Михаил, были и такие, кто ломался. Ведь они жизнью рисковали, работали на страну, отдавая всего себя, семьи годами не видели, а тут такие подозрения, аресты, нелепость. Двое уехали в Южную Америку. Не смогли такое пережить, отказались возвращаться. В какой-то момент мне передали, что я на очереди на отзыв. Это были страшные дни, недели и месяцы. Но отзыв так и не пришел.

– А ведь мы с вами работали в Берлине в одно и то же время, –  вдруг сказал Сосновский.

– И вас тоже миновала угроза отзыва? –  сразу же спросила Герда.

– Нет, –  помолчав, тихо ответил Сосновский. –  Не миновала.

– И… Вы… Здесь? –  Герда с посудным полотенцем в руках медленно опустилась на стул, глядя с ужасом на Сосновского. –  Вам поверили? Оправдали?

– Меньше всего мне хочется сейчас говорить и думать об этом, –  вздохнул Сосновский. –  И вспоминать. Страшно ждать ареста, согласен. А представьте, как страшно быть арестованным, сидеть в камере и знать, что из нее не выходят. Что оттуда только два пути: в лагерь или в коридор нижнего яруса. Не буду вам говорить, что это такое. Но, оказалось, что чудеса еще случаются. И я благодарен за это Петру Анатольевичу.

– Платову?

– Да, Платову. –  Сосновский помолчал, глядя на свет настольной лампы, потом неожиданно улыбнулся мальчишеской открытой улыбкой: –  Не будем о грустном, не будем о прошлом. Лучше о будущем!

– Расскажи, как там дома? –  попросила Герда. –  Тяжело, наверное?

– Ты же знаешь, что наш народ не сломить, –  серьезно ответил Михаил. –  Было тяжело, невыносимо тяжело первые два года. А потом, когда погнали фашистов на запад, все вздохнули облегченно. Стало понятно, что мы можем бить его и будем бить! Что отстоим Родину и врага разобьем в его же логове. И на фронте драться стали иначе, встрепенулись, почувствовали себя сильнее. И в тылу, на заводах, народ поверил, что трудом у станков победа куется. Ты знаешь, опять свет в городах по вечерам на улицах. И в парках по выходным играют духовые оркестры и люди танцуют. И демонстрации со знаменами и цветами проходят, и парочки также целуются в Александровском саду и на задних рядах кинотеатра «Родина».

– На улице Серафимовича? –  улыбнулась Герда.

Карела Мареша остановили, когда он прошел по лесу в сторону от реки около километра. Место тут в Гршебенах –  северной части возвышенности Брди –  скверное: много поломанных деревьев от взрыва бомбардировщика и его смертельного груза, случившегося еще в 1941 году. Часть леса выгорела, на его месте поднялся молодой лесок, да такой частый, что продраться сквозь него без топора невозможно. Множество поваленных подгнивших деревьев, густой кустарник, холмы –  все это делало эти места удобными для партизанских ночевок и временных лагерей. Немцы тоже знали об этом и изо всех сил старались выяснить расположение партизанских отрядов, их троп и маршрутов, проходящих в этой местности.

– Стой! Подними руки! –  из-за старого раскидистого дуба показались двое в гражданской одежде с автоматами на изготовку. –  Оружие есть?

– Марек, ты что? –  рассмеялся Карел и кивнул одному из вооруженных людей. –  Ты не узнаешь меня, что ли?

– Вот именно что узнаю! –  ответил недовольным голосом партизан. –  Ты порядок знаешь, пришел незваным, подними руки, сложи оружие, тогда с тобой будут разговаривать. Если не соврешь, останешься жить.

– Что с тобой, Марек? –  нахмурился Карел, вынимая из-за ремня пистолет и кладя его на траву. Из кармана короткой куртки он вытащил гранату и положил рядом с пистолетом.

– Это что с тобой стало, Мареш! –  неожиданно со злостью ответил партизан. –  Немцы узнают о наших явках, устраивают засады, а с тебя как с гуся вода! Давай иди. Там с тобой поговорят по-товарищески! Там ответишь на все вопросы!

– Молодец, Марек, –  стиснув зубы, процедил Карел. –  Это ты можешь –  обезоружить человека, наставить на него автомат и потом оскорблять его, называть в глаза предателем? Ты трус, Марек! А я еще считал тебя другом.

Через полчаса Карел Мареш стоял перед командованием партизанского отряда. Он не знал имен этих людей, не знал их подпольных кличек. Хотя нет, вон ту худощавую темноволосую женщину с прикрытыми глазами он знал. Ее кличка Ласточка. Нацисты убили двух ее детей два года назад. И два года она в партизанском отряде. Нет более смелой и мужественной женщины в отряде. Только многие говорят, что смелость ее от другого. Она рвется на все самые опасные операции, потому что хочет отомстить фашистам и умереть в бою. Она смерти ищет. Знал Карел и другую особенность Ласточки. Она почти никогда ни на кого не поднимала глаз. Только тогда, когда готова была убить.

– Ну, зачем ты пришел? –  спросил мужчина с бородой, подстриженной на скандинавский манер.

– Я член подполья, и война еще не закончена! –  твердо заявил Карел. –  Почему меня так встречают, почему мне задают странные вопросы?

– Ты сначала должен ответить на наши вопросы. Что произошло на явочной квартире на улице Медников?

– Мы были там втроем, ждали русских, которые искали связи с подпольем. А меня послали проверить, нет ли опасности, чтобы я подал знак группе. Опасность была, и я подал знак.

– Какой? –  тихо, но с затаенной угрозой спросила Ласточка.

– Самый простой и самый понятный. Я стал стрелять. В темноте я встретил русского, который шел на встречу. Вместе мы отбились от немцев и ушли.

– Бросив товарищей на явочной квартире?

– Не надо меня подозревать в том, чего не было! –  повысил голос взбешенный Карел. –  По плану после сигнала тревоги оставшиеся члены группы должны были уйти по заранее подготовленному маршруту. А я по своему. Все было сделано так, как было оговорено. Мы, между прочим, с тем русским убили четверых нацистов.

– Старший группы подтверждает это? –  спросила Ласточка, не поднимая