Деньги счастью не помеха. Больше того, их отсутствие порой ставит перед человеком вопрос жизни и смерти.

Но это все-таки не про Шпаликова…

Больше всех своих невзгод он переживал отлучение от кино.

— А кино нет, нет кино! — говорил, кричал он Евгению Стеблову при случайной встрече. — Только документальное кино осталось, художественного нет!

Художественное кино, однако, было. Но — без Шпаликова. Его сценарии, идеи, замыслы, «проекты», как сейчас говорят, будто это что-то техническое, а не искусство, — были. Фильмов же Шпаликова — не было. Он уже не свой в недавно самом родном доме.

«Если бы мне сказали: ты умрешь через пять дней, — писал он в дневнике, — я бы что-нибудь успел, поговорил со всеми. Но мне не сказали. Я почувствовал, что умру сегодня, и вот пишу вам это, все прекрасно сознавая. Меня пугает равнодушие времени и чужие люди, чем дальше, тем больше чужих, и некому поклониться и не с кем быть. Велика Россия, а позвонить некому. Я понимаю, что это заблуждение, но совершенно искреннее. Я не знаю, зачем жить дальше».

Запись, как и многие другие, без даты.

Жизнь обманула его. Она встретила его с распростертыми объятиями, дала ему очень много и сломала. В последнее время его трудно было узнать, так он изменился. Драматург А.Володин писал в «Одноместном трамвае»:

«У каждого есть свое страдание. Геннадий Шпаликов, писатель светлого молодого дара, в течение двух-трех лет постарел непонятно, страшно. Встретились в коридоре киностудии. Он кричал, кричал! — „Не хочу быть рабом!..“ Он спивался. И вскоре повесился».

…Утром 1 ноября 1974 года Гена Шпаликов безуспешно старался занять денег на спиртное. Днем он побывал на Новодевичьем кладбище, где открывали мемориальную доску Михаилу Ромму. Потом они прошлись с Сергеем Соловьевым по кладбищу и расстались.

А вечером Шпаликов покончил счеты с жизнью, затянув смертельную петлю на шее из собственного шарфа. Трагедия произошла в одном из коттеджей Дома творчества писателей, в Переделкине.

Драматург Григорий Горин и поэт Игорь Шкляревский были первыми, кто увидел его мертвым.

Прибыла милиция. Тело увезли. Сделали опись бумаг и вещей, которые находились в номере, опечатали и тоже увезли. До прихода милиции Горину удалось спрятать некоторые материалы с письменного стола Шпаликова, чтобы они не пропали.

Горин, как врач, очень жалел, что дал тогда Гене на красное, а тот просил на водку. «Если бы я дал ему на водку, — говорил Гриша, — он бы выпил больше и не смог повеситься, а так он оказался не сильно пьяный…»

Шпаликов оборвал свою жизнь, видимо, даже не вспомнив, о чем он писал в своем раннем стихотворении:

Он не одолел пустоты, и она поглотила его… Среди оставшихся после Шпаликова бумаг, кроме рукописей, была небольшая картинка — парижский пейзаж, сберкнижка, а вместо завещания — короткое стихотворение:

…Кстати, о сберкнижке, найденной среди бумаг. Маяковский, в юности любимый поэт Шпаликова, писал: «Мне и рубля не накопили строчки», — и привозил Лиличке Брик из-за границы «автомобильчик».

Когда умер Шпаликов, на его сберкнижке лежало около двух рублей.

Версий о причинах самоубийства Шпаликова было несколько, но в общем они мало отличались друг от друга. Выделялась среди них одна. О ней говорил в интервью «Комсомольской правде» Евгений Стеблов.

Галина Польских, будучи студенткой ВГИКа, дружила с компанией Гены Шпаликова — их было три друга. Один из них и стал первым мужем Гали.

Она высказала страшную догадку Шпаликов с товарищами дали друг другу клятву: если они до 37 лет (возраст гибели Пушкина) не достигнут, по их ощущениям, планки, равной пушкинской поэтике, жить не стоит.

И все трое умерли в 37 лет.

…Мне кажется, это слишком романтично и литературно, чтобы быть правдой.

Да, Шпаликов считал себя поэтом и считал, что поэт не должен жить долго, он должен жить 37 лет. И вообще Шпаликов во многом себя делал, выстраивал под литературу — об этом говорила в одной из телевизионных передач Наталья Рязанцева. Но о клятве, будь она дана Геной, жена бы знала.

У Шпаликова в последние годы жизни были куда более серьезные проблемы, нежели дотянуться до уровня Пушкина. Думаю, в тот трагический день он вряд ли вспомнил о клятве, данной в наивном юношеском порыве.

…А легенда пусть существует, как последняя из легенд о поэте, сценаристе и человеке Геннадии Шпаликове.

Самоубийство Шпаликова потрясло Инну Гулая, выбило почву из-под ног. Последнее время они жили раздельно, и она держалась. Но теперь что-то надорвалось внутри.

«Инна позвонила мне по телефону, — рассказывает Наталья Фокина, — это был очень тяжелый разговор… Я не виновата, говорила. К нему ходил кто-то, его навещал. Я не имею к этому никакого отношения… Я говорю ей: „Инна, а какое это теперь имеет значение? Она подумала и сказала: „Очень большое, потому что меня никто не будет снимать“».

Так оно и произошло. Но ведь и при жизни Шпаликова ее практически не снимали. В какой-то мере по его вине, в какой-то — из-за ее болезни.

Наверное, разойдясь со Шпаликовым, она надеялась вернуться в кино. Теперь эти надежды рухнули. А ей было всего 33 года.

У нас просто штампом стало, говоря о какой-нибудь известной актрисе, сетовать, что вот, мол, она мечтала, но ей так и не довелось сыграть Анну Каренину (или там Раневскую в «Вишневом саде», Настасью Филипповну в «Идиоте», Наташу Ростову в «Войне и мире» и т. п. — список можно продолжить) из-за несправедливости судьбы. И говорят это об актрисе, если честно, хорошими и большими ролями не обойденной, имеющей почетные звания и премии, любимой зрителями. Такие сетования не вызывают у меня сочувствия. Умерьте аппетиты, хочется мне сказать такой «несчастной». Россия богата талантами, так дайте и им проявиться, не тяните одеяло на себя!

Вот к кому действительно жизнь была несправедлива — так это к Инне Гулая.

Как прекрасно все начиналось! Интересные роли, поездка в Канны на фестиваль, востребованность. Все, что она играла, было на высоком уровне. Режиссеры, сняв ее однажды, надеялись работать с ней и в дальнейшем.