Немировича-Данченко, Театр драмы, Театр имени Евгения Вахтангова, Центральный театр транспорта, МХАТ, Театры имени Моссовета и Ермоловой, да и многие другие… А недавно еще и консерватория открылась.

— Но это же здорово! — восхитился Дмитрий Юрьевич.

— Так что, как говорится, жизнь бурлит, несмотря на весь ужас войны. Да вы это и сами заметили… Позвольте еще один только факт.

— Позволяю!

— У нас в МГУ с июня сорок первого было защищено десятки докторских и сотни кандидатских диссертаций[15].

— Знаю. Лосев меня проинформировал. Конечно, это огромный плюс — для самой советской власти…

— О чем вы, Дмитрий Юрьевич? — не понял секретный сотрудник.

— О том, что ему разрешили преподавательскую деятельность… Великий человек. Философ с большой буквы.

— Согласен. Согласен категорически! — безоговорочно согласился со старшим коллегой Ярослав Иванович.

Глава 15

Наступил новый, 1944 год.

Пробка, искусно выпущенная Дмитрием Юрьевичем на волю из-под придерживающей ее проволоки, с шумом взвилась ввысь и едва не сбила старинную, еще фролушкинскую люстру. Но та выдержала — только затряслась-зашаталась — и замерла, неохотно вернувшись в исходное положение.

— Ур-ра! — воскликнула Фигина. И тут же цыкнула на пацанов, с ее согласия дожидавшихся боя Кремлевских курантов: — Все. Спать! Через пять минут что б вас не было ни слышно, ни видно.

— Есть! — козырнул Шурик и тут же заинтересовался: — А Дед Мороз к нам сегодня придет?

— Обязательно, — пообещал Ярослав. — И чем раньше вы уснете, тем быстрее получите от него подарки.

— А он что, только по ночам ходит? — полюбопытствовал Андрюшка.

— Ничего не поделаешь — работа у него такая. Всего несколько дней в году, однако исключительно в третью смену, — пояснил детям квинтэссенцию занятости новогоднего волшебника Мыльников, и когда мальчишки, взявшись за руки, убрались восвояси — в спальню, наложил себе целую тарелку «оливье», после чего спросил:

— Кстати, вам известно, что во всем мире этот салат зовется «русским»?

— Нет, конечно, — заявила Фигина, но скорчила при этом такую мину, что Дмитрий Юрьевич надолго зашелся смехом.

А когда вытер слезы, все-таки пояснил:

— Все потому, что его рецепт придумал французский повар Люсьен Оливье, служивший в московском ресторане «Эрмитаж»… Кстати, его могилу до сих пор можно лицезреть на бывшем Немецком, а ныне Введенском кладбище. Между прочим, тогда в состав салата входила не «докторская колбаса», в середине 30‐х годов разработанная под руководством наркома пищевой промышленности товарища Микояна — большого поклонника моей теории происхождения мира, а самые что ни есть настоящие… раки.

— Во как? — воскликнул Ярослав. — Давайте на следующий год поэкспериментируем и вернем старинный рецепт к жизни. Членистоногих я гарантирую!

— Ловлю на слове, — кивнул Мыльников.

После того он продолжил обсуждать вслух заграничные парадоксы:

— А еще «американские горки» во многих странах мира тоже называют «русскими». По-испански «монтанья русса», по-итальянски «монтанье руссе», ну и так далее.

— А это что еще за чудо? — спросила Ольга.

— Аттракцион. Когда ты то взлетаешь к облакам, то падаешь в яму… Эдакая возможность потрепать себе нервы.

— У нас в Москве такого нет… Вы, наверное, в США эти горки испытали? — покосилась на него хозяйка: вдруг их гость просто затеял очередной розыгрыш — праздник все-таки. Новый год!

— Никак нет, — с серьезным видом развеял все ее сомнения Дмитрий Юрьевич. — В Ленинграде. В саду Госнардома[16]. Где зоосад.

— Все. Закончится война — и летом приедем к вам, — загорелась Фигина. — Примете?

— Какие могут быть сомнения? Непременно приму, — уверенно пообещал академик. — Всех. В том числе и детишек. Шурик с Андрюхой теперь мне как родные.

— Спасибо. Вы нам — тоже! — ответила Ольга.

— Вот только разбомбили фашисты всю эту роскошь. Еще в самом начале войны, — с печальным видом сообщил Мыльников.

— Ничего! Мы новый аттракцион построим. Лучше прежнего. Назовем его «Советские горки» — и дальше будем наслаждаться жизнью, — оптимистично заверил неунывающий Плечов.

— А сейчас… Поскольку до утра еще уйма времени… — зевнув, предложил Дмитрий Юрьевич. — Может, продолжим наши лингвистические забавы?

— С удовольствием, — подтвердил Ярослав, в очередной раз мысленно подивившись широте и крепости познаний своего старшего товарища в самых различных сферах жизни.

— Плесните-ка мне еще чуток шампанского. Для смазки звукового аппарата. Хочу выпить за Победу, — тем временем попросил Мыльников. — А то «щось у горлі деренчить», як казала моя полтавская бабуся.

— Пожалуйста! — Агент взял в руки уже наполовину пустую бутылку и до краев наполнил бокалы — свой и академика, решив, что Фигиной, пожалуй, достаточно.

— На Западе никак не могут понять загадочную русскую душу… — задумчиво произнес академик. — И поэтому ко всему необычному, а порой и просто страшному стараются прилепить прилагательное «Russian», которое у них созвучно слову «rush», «rushing», то есть «натиск», «бросок», «погоня», «нечто быстрое, агрессивное, непредсказуемое и потенциально опасное». Поэтому они и перекладывают на нас подобные характеристики.

— А мы на самом деле «белые и пушистые»? — хитро покосившись в его сторону, уточнил наш главный герой.

— Ну… почти, — улыбнулся Дмитрий Юрьевич, отчетливо понимая, на что намекает Ярослав. — Во всяком случае, все равно не такие страшные, как они малюют. Согласитесь, мой молодой друг…

— Согласен. У них своя азбука, а у нас — своя. И свое словообразование. Между прочим, очень древнее, никак не «младше» англосаксонского, — заявил Плечов. — Да и у них самих все не все так радужно, не так гладко с нашей критикой… «Russian» и «rush» хоть и пишутся через латинскую букву «u», произносятся как «рашен», «раш». А у славян «Ра» — одно из названий Солнца. То бишь мощный поток силы, энергии. Вот почему русские — это те, кто обладает силой, энергией.

— Занятно. Как-то я об этом не подумал… — признался Мыльников.

Глава 16

Первого января, в полдень, их поздравил товарищ Копытцев. И заодно провел то ли предварительный инструктаж, то ли ознакомительную лекцию, то ли какое-то совершенно непонятное собеседование. Естественно, под любимые им пироги.

— Итак, скоро выезжаете, — для начала сообщил он, с наслаждением похлебывая горячий чаек. — Цели, задачи всем ясны?

— Так точно! — в один голос заверили комиссара Мыльников и Плечов.

— На первом месте — свитки Ломоносова и его личный архив, остальное — как уже получится, — очертил круг задач Алексей Иванович.

— Понятно! — откликнулся Дмитрий Юрьевич.

А его напарник и так прекрасно знал, чем им предстоит заняться…

— Как известно, Швеция — не самая дружественная для нас страна, хоть и пытающаяся по мере возможности сохранять видимость нейтралитета, — тем временем спокойно вел далее комиссар. — Она по-прежнему экспортирует в фашистскую Германию железную руду, из которой та изготавливает около сорока процентов необходимых вооружений; разрешает вермахту использовать свои железные дороги для перевозки военных