Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ладно! Равиль, дай товарищу обзидана 40 мг под язык. Сейчас отпустит. Только имейте в виду, больничных скорая не дает, врача из поликлиники мы вызовем на гиперкриз, скажете, что давление было верхнее 180. Кстати, полегчало?
– Да, доктор, спасибо! Все прошло. И всего одна таблетка.
Виталик нацепил пульсоксиметр – тахикардия ушла, давление нормализовалось. Равиль позвонил в поликлинику и вызвал врача.
Когда мы выходили, супруга пациента церемонно поднесла нам конверт и бутылку Rose d’Anjou La Jaglerie. Конечно, не вермут розовый, но тоже сойдет. Сумму мы честно разделили на четверых – каждому досталось по 500 рублей, а бутылку презентовали Жене, чтобы выпила за Титце. И за Клиппеля вместе с Треноне – нам не жалко.
«Ах, „мерседес“ мой, реанимобиль, я всю зарплату пошел и пропил», – раздавался из магнитолы голос скоропомощного барда Вадика Голованова. Наш реанимобиль плавно въезжал во двор сталинской девятиэтажки на Ленинском проспекте. Естественно, повод к вызову был никак не реанимационный – «Пыс», то есть «п/с» – плохо с сердцем – у 60-летнего мужика. Я, фельдшера Равиль и Виталик и даже водитель Макс испытывали чувство глубокой обиды на оперотдел, заславший нас на такую банальщину. И только Женя, врач-интерн скорой помощи, проходившая у нас выездной цикл, радовалась: ведь в институте ей внушили, что именно кардиология – царица экстренной медицины.
«Пыс» сам открыл дверь. Плотный мужичок в майке-«алкоголичке» не производил впечатления помиранца. Кстати, несмотря на майку, на алкаша он тоже был не похож. Женя приступила к расспросам и осмотру. Пациент поведал, что он на самом деле кардиологический больной, перенес два инфаркта и четыре стентирования. Все у него было хорошо, но вот последнее время стали появляться боли в грудной клетке. А сегодня он пошел в магазин, купил свой обычный набор продуктов, а когда возвращался, стало как-то щемить в левой половине грудной клетки. Для убедительности он даже ткнул себя пальцем в какую-то точку.
Женя была внимательной девочкой и быстро ткнула в эту же точку. Мужик ойкнул.
– Больно?
– Да.
– А здесь? – Женя ткнула рядом несколько раз.
– И здесь, – поморщился мужик.
Женя радостно посмотрела на меня. «Похоже, что дорсопатия (патологии, возникающие вследствии износа хрящевых дисков. – Прим. ред.). Сейчас ЭКГ снимем и убедимся».
Равиль развернул кардиограф и снял пленку. Пациент достал старую ЭКГ. В общем, картинки были схожи. «Дорсопатия!» – торжествующе выпалила Женя, которой очень хотелось реабилитироваться после истории с розовым вермутом.
«Евгения Ромуальдовна, а можно я с больным пообщаюсь?» – спросил я вкрадчиво. «Ромуальдовна» – это старый прикол нашей подстанции. Ее много десятилетий возглавлял Ефим Ильич Аронов, герой войны, второй еврей-кавалерист, как шутил народ (первым считался генерал Лев Доватор, в конном корпусе которого воевал военфельдшер Аронов). Мы звали его за глаза «папа Фима». Ну и отрывались на вызовах, называя друг друга сначала просто Ефимовичами, потом разнообразными еврейскими отчествами, а когда Ефим Ильич скончался, то уже просто всякими причудливыми именами и отчествами. Женя этого не знала и недоуменно раскрыла глаза.
Виталик потянулся к диклофенаку, однако Равиль зашипел на него. Равиль – наш, «девяточный» фельдшер, а Виталик – подсадной, с «восьмерки», моих прибабахов не знает. Равиль понял, что меня Женин диагноз не устроил.
– Итак, уважаемый, а в какой магазин вы ходили? Во дворе который?
– Нет, я в Дикси на ту сторону, там подешевле. Здесь никаких денег не хватит покупать.
– И много купили?
«Дикси» я не люблю, но вряд ли мужик туда за буханкой хлеба ходил.
– Как обычно. Гречку, макароны, картошку, курицу вот, селедки немного, хоть и нельзя мне… ну, там еще по мелочи.
– А когда в груди заболело?
– На обратном пути. Ленинский перешел – тут как схватит!
– А часто в Дикси ходите?
– Где-то раз в три-четыре дня.
– И часто прихватывает?
– Раньше нормально было, а последние разы постоянно. Стоит только Ленинский перейти.
– А раньше боли в груди бывали? – картина становилась яснее.
– Да, конечно, ведь инфаркты были. Но после последнего стентирования год жил спокойно. А потом стало прихватывать. И боль изменилась – вот как сейчас стала!
– Ладно, – сказал я важно, – будем лечиться! Встаем, делаем три глубоких вдоха.
Пациент встал и три раза глубоко вдохнул.
– Теперь быстро ложимся на спину.
Больной лег, и я с силой, как при реанимации, нажал ему на грудину.
– Ох!
– Ну что, прошла боль?
– Доктор, удивительно – сразу прошла!
– Значит, запомните: как такая боль появится – три глубоких вдоха! А если не поможет, тогда нитраты. Стенокардия у вас, только после стентирования характер болей изменился. И к кардиологу надо.
Мы спустились вниз. Бригада стала выспрашивать смысл моих действий, особенно Женя.
– Жень, он же четко рассказывает – боль появляется в одной и той же ситуации, при привычной нагрузке на определенном расстоянии.
– А почему пальпация болезненная?
– Ребята, все просто. Вы забываете про зоны Захарьина – Геда. Женя тыкала пальцем как раз в эту зону, а там гиперчувствительность.
– А почему вдохи с нажатием помогли? – Женю явно не учили так в институте.
– А это тебе сейчас Равиль расскажет.
Равиль важно начал:
– Понимаешь, Женя, тут гипервентиляция получилась. Много кислорода – и миокард задышал.
– А зачем на грудину надо было давить?
Этого Равиль не знал и посмотрел на меня.
– А зачем вообще на грудину давят?
– Чтобы кровоток восстановить, – сказала Женя неуверенно.
– Вот ты и ответила. Мы его и восстановили. Просто не во всем организме он там был, а в коронарах, – засмеялся я.
Вот такая патофизиология от «Дикси»!