У каждого врача-экстремальщика кроме личного кладбища есть больные, которых он вылечил, а есть те, которых спас.

Нет, я прекрасно знаю, что мы только лечим, а спасает Сам Господь, но иногда нашими руками. Он тебя приводит в нужное место в нужную минуту, в руках оказывается нужный инструмент, да и сам ты действуешь прямо по воле Божией.

Дело было году так в 1993-м или 94-м во время эпидемии дифтерии. Я работал тогда в Первой клинической инфекционной больнице, бывшей дифтерийным центром. Многие тогда игнорировали прививки, и это страшно аукнулось – болезнь лютовала. У нас тогда не работал морг, и трупы увозили прямо из реанимации в морг Соколинки (Второй инфекционной больницы), так что фельдшеров труповозки мы знали лучше, чем сотрудников других отделений. Дифтерия ведь в тяжелых формах лечится крайне плохо. Королева болезней. Сначала инфекционно-токсический шок, потом начинает кровить отовсюду, развивается миокардиодистрофия (или, как обычно говорили, миокардит), и сердце либо просто расползается, либо нарушается проводимость. Затем нефрит и полинейропатия с множественными параличами. Естественно, что умереть можно на каждом этапе. Вот больные и умирали. И дети, и взрослые – реанимация была общая.

Мы закончили смену и расслаблялись в сестринской. Танька жарила яичницу, Янка расставляла посуду, Катерина по привычке чинила старый магнитофон. Бутылка водки стояла в холодильнике, мы собирались выпить на работе, а потом, чтобы не травмировать заведующего, планировали переместиться в садик Института неврологии, находившегося через Волоколамку, и продолжить посиделки.

– Сереж, подойди в процедурку! – старшая сестра Ольга влетела в сестринскую. – Тебя Арчи зовет, там какую-то девочку сверху принесли, помирает вроде.

Арчи – так прозвали заведующего. Доктор он опытный, гораздо опытнее меня, да и смена сегодняшняя ничуть не хуже. Значит, позвать он меня мог только по одной причине – надо ставить электрокардиостимулятор. Я на тот момент был единственным врачом в отделении, владевшим этой методикой. Если меня не было, вызывали кардиомобиль со скорой, но детям электрокардиостимулятор ставили не все врачи мобиля (потом заведующий и сам научился, но тогда он этого не умел).

Прибегаю в процедурку. Вокруг стола – толстушка Света, медсестра из дифтерийного отделения, Татьяна Петровна, доктор оттуда же, сам Арчи и процедурная сестра Рита. На столе – худенькая шестилетняя девочка бледно-синего цвета. Татьяна Петровна растерянно держит ЭКГ, но в принципе все ясно и без них: на мониторе – атриовентрикулярная блокада высокой степени, т. е. вторая переходит в третью (полную). А третья заканчивается в таких случаях полной остановкой сердца.

– Давно? – спрашиваю у Татьяны Петровны.

– С утра вроде ничего не было, а сейчас ЭКГ сняли – и вот…

А время-то – еще одиннадцати нет. Быстро. Даже «час волка» еще наступить не успел.

Девочку я узнал. Ее звали Катя Тараганова. Она лежала у нас с токсической формой III степени три дня назад, но вроде шоковую стадию проскочила. А вот миокардиодистрофию нет. Девочка вообще запущенная, не привитая, причем не из каких-то высоких соображений, а по разгильдяйству мамаши. Мать ее и в больницу отдавать не хотела, помню, инфекционист в приемном возмущался.

– Рит, давай собирай все на подключичник. Электроды есть?

Электроды, к счастью, были. Их больница не закупала, вернее, закупала, но очень дискретно, и обычно приходилось их выпрашивать у скорой или у друзей из других больниц. Тогда они были раздельные, причем «земля» представляла собой провод с булавкой типа английской, которой он пристегивался к коже.

Пришли мои девчонки. Татьяна молча села за наркозный аппарат – девочку надо было усыпить.

– Фторотана много не давай, он кардиотоксичный, больше закиси.

Катя уснула быстро. На мониторе шел уже полный поперек с частотой 50. Для взрослого – ничего страшного, а для шестилетки жизненно опасно. Ставлю левый подключичник, завожу стилет, вынимаю катетер, вставляю интродюссер. Частота 40, давление 50/0.

– Алупент! Полкуба!

На алупент реагирует. Разогнали до 60. И давление уже 80/40.

Начинаю ввинчивать электрод. Как хорошо было в НИИ трансплантологии учиться. Под ЭОПом (электронно-оптический преобразователь. – Прим. ред.) все видно. А тут вслепую, по монитору.

Вот они, залповые экстрасистолы. Зацепили. Срочно цепляю «землю», подключаю к стимулятору, навязываю ритм. Ура! Монитор радостно пикает, видны спайк-волны с навязанными комплексами. Давление хорошее. Можно передохнуть.

Нет, надо ж все-таки ЭКГ глянуть. И отделенческие, и свою снять. Посмотрел. Вроде ишемии нет, но надо, чтоб узист Андрей посмотрел на предмет гипокинезов. Но я уже не нужен для этого. Яичница стынет. Да и водка ждет.

Катя выжила. Когда ее перевели в отделение, она прислала нам рисунки. Узист Андрей выглядел как глиста с телевизором (он был высокий и худой), Ритка – как веселый колобок с бутылками, а я был изображен в виде бородатого солнышка с двумя проводками. Картинка долго висела у меня дома, но потом истрепалась и была сокрыта где-то в недрах чемоданов. Стимуляторов я поставил в жизни много, но именно этот случай навсегда запомнился.

(из воспоминаний о старой скорой)

Тут Ирина Единарова написала про старушку, и мне вспомнилась история, произошедшая много лет назад.

Итак, дело было то ли в конце 90-х, то ли в начале 2000-х, когда на «скорой» можно было крутить любые дела – и правые, и левые. И вот позвонила мне моя подруга Ирка, гинеколог одной из московских больниц, и попросила помочь коллеге госпитализировать маму.

Ну как коллеге не помочь! Однако когда эта коллега позвонила, то выяснилось, что задача вовсе не так проста, как представлялось сначала. Маму надо было госпитализировать в психиатрический стационар. При этом мама на учете не состояла, к психиатру никогда не обращалась. Причиной же такого обращения дочери служило явно неадекватное поведение старушки, которая тащила мусор в комнату, отказывалась мыться, была агрессивна к дочери и зятю (с которыми проживала) и при этом, как водится, забывала выключить газ.

Дочь сообщила, что мама всю жизнь проработала в одном из специальных строительных министерств, бывшем изначально главком НКВД, начинала там еще в 30-е и всю жизнь была очень подозрительна. Доработала она в должности начальника управления до 80 с лишним лет, последние годы уже мало что понимала и не удерживала мочу, однако ее не увольняли – она была легендой министерства, а министр и вся верхушка были ее учениками.