В железнодорожную больницу небольшого городка мы приехали в полночь. Что-то настораживало. В приемном отделении сестры испуганно показали дорогу в реанимацию, сидевшая там же старушка (как потом выяснилось, мать пациента) бросилась к нам с криком «Спасите!», а из коридора вышел пьяный лысоватый мужик в распахнутом халате. Как оказалось, это был главврач. Он обратился к нам с нечленораздельным спичем, из которого можно было понять только одну фразу «Надо спасать!»

Дело пахло керосином. Коллега тоже явно недоумевала.

Наконец мы вошли в реанимацию. Медсестра средних лет провела нас в палату. Там на ИВЛ лежал пациент в атонической коме, на приличных дозах вазопрессоров (группа препаратов, основной задачей которых является повышение среднего артериального давления. – Прим. ред.) с забинтованными культями.

«Ничего не понимаю, – пробормотала родственница. – Я его сегодня утром видела – уже думали с аппарата снимать».

Пожилой реаниматолог подошел к постели. По виду доктора было понятно, что он не только прошел огонь, воду и медные трубы, но и сожрал несколько собак на заморачивании головы проверяющим, консультантам и начальникам.

– Коллега, что тут произошло? – вежливо спросил я.

– Понимаете, взяли на реампутацию. Там флегмона (острое разлитое гнойное воспаление клетчаточных пространств. – Прим. ред.) культи, а тут – септический шок.

В септический шок я, естественно, не поверил. Он и начинается не так, и протекает не так, да и сама по себе идея была нелепой. Но вот куда мне девать больного с флегмоной? К себе не привезешь, да и в больницах, где есть гнойные отделения, у меня либо нет связей, либо там нет нейрохирургии.

И что все-таки случилось с больным?

В отделение заехала каталка. Молодой анестезиолог с анестезисткой привезли из операционной какую-то бабулю.

– О! Анестезиолог! И молодой! Вот он-то и расколется.

– Коллега, а наркоз этому больному вы давали?

– Я, – ответил доктор без задней мысли.

– А что там произошло?

– Мы переложили его на стол, и тут я увидел, что давление ползет вниз.

– То есть до разреза?

– Да, но я поднял, и хирурги закончили нормально.

– А в кому он когда влетел?

– Мы уже после заметили.

Картина начала проясняться. Я попросил историю болезни. Из анализов были общий анализ крови, биохимия, время свертывания. Коагулограмму здесь не брали, газы крови тоже.

Операция по удалению субдуральной гематомы в первые сутки была описана неразборчиво. Была и вторая, написанная тем же почерком.

– А кто гематому удалял – нейрохирург или травматолог?

– У нас нейрохирурга нет. Травматолог.

– Синус сильно кровил?

– Да.

– А как кровотечение останавливали?

– Тряпкой (тампоном).

Я попросил пробирку, набрал 5 мл крови и посмотрел упрощенную пробу Ли – Уайта. Тромб стал формироваться на второй минуте, но очень быстро лизировался. Все стало ясно: ДВС (диссеминированное внутрисосудистое свертывание – критическое расстройство системной коагуляции, характеризуемое распространенным кровотечением и тромбообразованием. – Прим. ред.). Когда больного резко переложили, синус закровил снова. Вот и причина – повторное кровотечение из синуса.

Надо было что-то решать. В 7:00 машина должна была стоять в гараже. Оставить больного было нельзя, возник бы скандал. И конечно, я мог остаться без гонорара, но бригада свои деньги должна была получить. А сидящие в коридоре начальник отделения железной дороги и его главбух, в портфеле которой лежали деньги, явно не готовы были платить за простую поездку.

Я принял решение ехать. Мы погрузили больного и помчались. Вопрос – куда? К нам нельзя. Но едем. На хвосте – железнодорожная «Нива» с начальством и деньгами. Впереди – неизвестность. Больной тяжеленный, прессоры льются рекой, аппарат пыхтит, Вася давит на газ.

Встает августовская заря. Думаю, если умрет, то хоть останавливайся и копай могилу под кустом. Я умею легализовывать трупы, но не в реанимобиле правоохранителей, который должен мирно стоять в гараже.

– Вась, у тебя лопата есть?

– Есть. А зачем тебе?

– Обернись на больного.

Вася все понял и надавил еще сильнее. Вот на горизонте появились московские многоэтажки.

– Ребята, я придумал. Завозим в семерку, как-нибудь выкрутимся.

Седьмая больница носила неформальное название «Комбинат здоровья». Больница огромная, а реанимация там принимает с эстакады.

Подъезжаем. На счастье, дверь отделения открыта – проветривают. На часах 05:10. Захожу в дверь. В шоковой палате никого.

– Таня, срочно завозим! Вася, спускай кислород до нуля.

Хорошо, когда водитель прошел горячие точки и понимает тебя с полуслова. Кислород зашипел, а мы с Таней вкатили пациента в шоковую палату. Там никого не было. Мы быстро переложили его на койку, подключили к аппарату ИВЛ и монитору, переставили шприцы на их инфузоматы…

Татьяна повезла каталку, я быстро забрал деньги за перевозку у главбуха и пошел искать персонал. Никого не было. Где-то далеко слышались голоса. Я увидел ординаторскую, зашел туда. Доктор тихо спал, обняв подушку.

– Коллега, мы больного привезли! Он уже в шоковой на ИВЛ.

Доктор заворчал:

– Что за больной, рассказывайте.

– Мы – скорая МПС. Переводили из Тульской области к себе, а кислород кончился. Пришлось к вам завозить…

– Какой еще кислород! Где?

Доктор вскочил, помчался к машине, влез туда и начал остервенело крутить вентили баллонов. Кислорода не было – Вася постарался на славу. Доктор немного затих и пошел смотреть выписку. Увидев слово, «флегмона» он возбудился снова.

– У нас гноя нет! Увозите немедленно!

– Куда я повезу без кислорода? У меня аппарат только от баллона работает.

– Стойте. Сейчас позову ответственного хирурга!

Ответственный хирург был администратором.

Не знаю, что он сказал, но ответственный хирург, дама средних лет, появилась почти сразу, и тут же попыталась на меня наехать.

– Забирайте больного!

– Как? Без кислорода?

– Это ваши проблемы!

– Не мои, а больного!

– Да кто вы такие?

– Мы – скорая МПС, везли больного к себе… – снова начал я свою песню.

Хирургиня поняла, что от меня ничего не добьешься и стала звонить в скорую. Она объяснила старшему врачу оперотдела ситуацию. Старший врач потребовала доктора бригады.

Я взял трубку. О ужас! На том конце была Ангелина, которую я прекрасно знал. Если бы и она меня узнала, была бы катастрофа. Но она не узнала.