отношении изъятия церковных ценностей. В частности, осуждалось послание патриарха от 28 февраля, которое, по их мнению, превратилось в организованное выступление против государственной власти, приведшее к крови, жертвам, насилиям. Предлагалось в ближайшее время для суда над виновниками церковной разрухи и для решения вопроса об управлении церковью и установления нормальных отношений между нею и советской властью созвать Поместный собор[58].

В эти же дни выяснилось, что ни митрополит Вениамин, ни митрополит Агафангел выехать в Москву не могут. В Петрограде разворачивалась драма, аналогичная московскому процессу над духовенством; к суду привлекался и митрополит Вениамин. Выезду же митрополита Агафангела всячески противодействовали местные органы ВЧК. Таким образом, высшая церковная власть оказалась «бесхозной»: глава церкви под арестом; члены Священного синода и Высшего церковного управления – кто в тюрьме, кто в ссылке, кто за пределами Москвы, кто за рубежом; намеченные патриархом кандидаты на временное исполнение патриарших обязанностей отсутствуют.

15 мая группа Введенского побывала на приеме у председателя ВЦИК М. И. Калинина, проинформировав его о ситуации в Православной церкви и подав просьбу патриарха Тихона. Калинин в ответ заявил, что принимает информацию к сведению, но взять на себя передачу церковной власти от патриарха к его заместителю не может, ибо Конституция предусматривает отделение церкви от государства. Тогда, опираясь на письмо патриарха, инициативная группа создала по собственному почину Высшее церковное управление (ВЦУ), которое приняло на себя ведение церковных дел в России, хотя публично об этом пока и не заявляя. На следующий день, 16 мая, Введенский со товарищи вновь пришли к патриарху. Поставили его в известность о реакции Калинина, просили написать письмо в Ярославль митрополиту Агафангелу с просьбой встать «во главе церковного управления до созыва Собора» и «прибыть в Москву без промедления». Патриарх исполнил эту просьбу, и с этим письмом Владимир Красницкий отправился в Ярославль.

Митрополит Агафангел лишь 18 июня опубликовал послание к пастве, объявляя о вступлении, согласно воле патриарха, во временное управление церковью. Но время было упущено, и церковную власть взяли другие

Оставшиеся в Москве лидеры обновленцев передали в адрес Калинина письмо, в котором сообщалось, что «в виду устранения патриархом Тихоном себя от власти создается Высшее церковное управление, которое с 15 мая приняло на себя ведение церковных дел в России». Но этого распоряжения было явно мало, чтобы и самому ВЦУ чувствовать себя уверенно и уж тем более, чтобы добиться послушания от епископата и церковных масс. Нужна была какая-то более существенная опора для последующих действий.

Именно поэтому 18 мая 1922 года в третий раз А. Введенский, Е. Белков и С. Калиновский явились в Троицкое подворье. Они пришли с подписанным ими обращением на имя патриарха Тихона, в котором говорилось:

«Ввиду устранения Вашего Святейшества от управления Церковью впредь, до созыва Собора, с передачей власти одному из старейших иерархов, фактически сейчас Церковь осталась без всякого управления. Это чрезвычайно губительно отражается на течении наличной церковной жизни, московской в частности, порождая этим чрезмерное смущение умов.

Мы, нижеподписавшиеся, испросили разрешение государственной власти на открытие и функционирование канцелярии Вашего Святейшества. Настоящим мы сыновне испрашиваем благословения Вашего Святейшества на это, дабы не продолжалась пагубная остановка дел по управлению Церковью. По приезде Вашего заместителя он тотчас вступит во исполнение своих обязанностей. К работе в канцелярии мы привлечем временно впредь до окончательного сформирования Управления под главенством Вашего заместителя находящихся на свободе в Москве святителей»[59].

До сих пор остаются не вполне проясненными мотивы, которыми руководствовался патриарх, когда налагал на этом обращении свою резолюцию следующего содержания:

«Поручается поименованным ниже лицам[60] принять и передать Высокопреосвященному митрополиту Агафангелу, по приезде его в Москву, синодские дела при участии секретаря Нумерова, а по Московской епархии – Преосвященному Иннокентию, епископу Клинскому, а до его прибытия Преосвященному Леониду, епископу Вернинскому, при участии столоначальника Невского»[61].

Вот эту-то резолюцию патриарха обновленцы и выставили в качестве официального акта передачи им всей полноты власти в церкви. Опираясь на нее, они публично объявили об образовании Высшего церковного управления (ВЦУ) и призвали готовиться к Поместному собору для окончательного разрешения вопроса о власти в церкви. 19 мая, после отъезда патриарха Тихона в Донской монастырь, в Троицкое подворье въехало Высшее церковное управление под председательством епископа Антонина (Грановского) и в составе епископа Леонида (Скобеева), священников А. Введенского, В. Красницкого, Е. Белкова, С. Калиновского.

Гражданская власть сняла все печати в канцелярии патриарха и таким образом вручила механизм управления церковью в их руки. По епархиям ВЦУ рассылало своих уполномоченных с задачей захвата церковной власти, устранения «тихоновского» епископата и духовенства. Раскол в Православной церкви стал свершившимся фактом. Обновленцы заявили о своей политической лояльности власти и поддержке социального курса государства.

Существующие в литературе точки зрения на зарождение обновленческого движения: одна, сводящая все исключительно к действиям советского государства и конкретно его репрессивных органов, а другая – отрицающая какое-либо его участие, – не могут, как нам кажется, по отдельности дать ответ на все вопросы, касающиеся истории обновленчества в русском православии. Это две стороны одного явления. Идеи «обновления церкви», под которым понимались ее высвобождение из-под жесткой опеки государства, бо́льшая открытость миру и обществу, активность мирян и бо́льшая их вовлеченность в жизнь прихода и церкви в целом, отдельные реформы во внутрицерковной жизни, – зримо проявили себя в начале XX века. Они имели сторонников среди иерархов, приходского духовенства и мирян; захватили значительные круги в российской интеллигенции, оживленно обсуждались в заседаниях Петербургских религиозно-философских собраний (1901–1903), Предсоборного присутствия (1906) и Предсоборного совещания (1912). В последующие десятилетия эти идеи никуда не уходили; они сохранялись в толще российского общества, периодически выходя из тени вместе с политическими коллизиями российской истории: революции 1905–1907 годов, Первой мировой войны, Февральской и Октябрьской революций, Поместного собора 1917–1918 годов. Священнослужители и наиболее активные миряне не могли не думать, что должна делать церковь, чтобы соответствовать чаяниям своих верующих, и как доносить до них вечные идеи спасения в сложных и постоянно меняющихся обстоятельствах первой четверти XX века. Обновленцы 1920-х годов продолжили эстафету борьбы за «обновление» церкви, но с бо́льшим обращением к внутрицерковным (административным, каноническим, обрядовым и т. д.) реформам. Иными словами, они духовные и идейные наследники и продолжатели движения за «обновление» церкви, зародившегося в начале века.

Да, формально-организационно они не связаны между собой, поскольку суждено им было проявить себя в диаметрально противоположных социально-политических обстоятельствах: в имперской и Советской России; при разных типах государства: клерикальном и светском. Для самодержавия и для государственной Российской православной церкви идеи «обновления» церкви были чужды и неприемлемы. В Советской же России государство в условиях противостояния с бывшей государственной церковью искало «союзников» в церковной среде и именно поэтому поддерживало обновленческое движение, которое заявляло о своей политической лояльности, признании нового религиозного законодательства и