В феврале 1923 года протоиерей Михаил Андреев и священник Валентин Войно-Ясенецкий обнародовали воззвание к православным Туркестанской епархии «Почему мы не признаем ВЦУ», в котором дали негативную оценку обновленческому расколу. 27 февраля в Благовещенской привокзальной церкви Ташкента по инициативе православных лидеров прошло собрание представителей приходских советов, на котором был учрежден «Союз приходов Туркестанской епархии» и переизбран состав Ташкентского епархиального управления.

Обновленцы продолжали наступать. 2–3 мая 1923 года они провели свой епархиальный съезд c участием двадцати делегатов от различных приходов. Съезд сформировал делегацию на Поместный собор, который готовилось проводить ВЦУ, а также единогласно постановил возбудить ходатайство перед ВЦУ о назначении Сергия (Лаврова), епископа Новороссийского и Черноморского, управляющим Туркестанской епархией.

Можно считать, что это была подлинная сенсация! Оказывается, по возвращении из Ташкента епископ Сергий, только недавно поддерживавший архиепископа Иннокентия, совершил новый виток в своей неординарной биографии: он резко отказался от автокефальных позиций и перешел на позиции обновленчества. В частности, в своем воззвании он призывал благословение на только что состоявшийся в Москве первый живоцерковный собор, а сам раскольничий собор именовался «пасхой после пасхи». Нисколько не смущаясь, Сергий Лавров предложил себя в качестве епископа обновленческой Туркестанской епархии. Правда, ВЦУ в Москве решило по-другому и на Ташкентскую обновленческую епархию был назначен «женатый епископ» Николай Коблов, занимавший до этого пост уполномоченного ВЦУ в Петрограде. После такой неудачи, не получив желаемого, епископ Сергий вновь сменил ориентацию и вскоре отошел от обновленцев. При выходе из раскола публичного покаяния он не приносил. Ему удалось обосноваться в Ташкенте, и, как покажут последующие события, надежд на Ташкентскую кафедру он не терял.

В мае 1923 года в Ташкент в ссылку приехал епископ Томский Андрей (Ухтомский). Узнав о положении дел в епархии, он назначил отца Валентина настоятелем собора и возвел в сан протоиерея. Как заявил Андрей (Ухтомский), патриарх Тихон дал ему право избирать кандидатов для возведения в сан епископа и тайным образом рукополагать их. Основываясь на этом, епископ предложил отцу Валентину восприять епископский сан. Поскольку по церковным правилам рукополагать епископа должны два или три епископа, а в Ташкенте был только один епископ, Андрей Ухтомский направил отца Валентина в Пенджикент, что недалеко от Самарканда, где находились несколько ссыльных епископов. А перед этим он тайно постриг его в монашество, выбрав и имя будущего епископа – Лука, в честь апостола-евангелиста, врача и иконописца.

Отъезд из Ташкента был тайным, поскольку за отцом Валентином уже велось скрытое наружное наблюдение сотрудниками республиканского НКВД. На поезде вместе с отцом Валентином выехали иеромонах, диакон и его сын Михаил. Утром 30 мая 1923 года они приехали в Самарканд, но найти извозчика для дальнейшего пути в Пенджикент оказалось почти невозможным: ни один не соглашался ехать, потому что все боялись нападения басмачей. Наконец, нашелся один смельчак. Ехали долго, но добрались благополучно. Епископ Волховский, викарий Орловской епархии, Даниил (Троицкий) и епископ Суздальский Василий (Зуммер), прочитав письмо епископа Андрея с просьбой совершить хиротонию отца Валентина во епископа Луку с назначением на викарную Барнаульскую кафедру, согласились. Правда, их смущало то обстоятельство, что отец Валентин не был архимандритом, а только иеромонахом, и не было наречения его в сан епископа. Однако они недолго колебались, вспомнили ряд примеров посвящения во епископа иеромонахов и успокоились.

На следующее утро, 31 мая, все отправились в маленькую церковь святителя Николая Мирликийского[72]. Заперли за собой дверь и не звонили в колокола, а сразу начали службу и в начале литургии совершили хиротонию. На ней присутствовал и протоиерей В. П. Свенцицкий (1881–1931), известный московский церковный писатель, находившийся в Пенджикенте в ссылке. Из церкви преосвященные Даниил и Василий и протоиерей Свенцицкий вернулись домой несколько раньше и встретили хиротонисанного епископа Луку архиерейским приветствием: «Тон деспотин ке архиереа имон ирие филатте ис полла ти деспота!»[73]. О состоявшейся хиротонии было сообщено патриарху Тихону, который признал ее законной и утвердил. Осталось тому свидетельство – удостоверение патриарха от 23 ноября 1923 года с коротким текстом: «Его преосвященство, как епископ православный, состоит со мной в каноническом общении»[74]. Этот факт отметает все дальнейшие спекуляции обновленцев и местных властей в Ташкенте о «незаконности» хиротонии епископа Валентина (Войно-Ясенецкого).

Так случилось, что в тот же день 31 мая, в который была совершена хиротония епископа Луки, наркомат внутренних дел распорядился изъять все документы Совета Союза приходов, организованного отцом Валентином, и принять меры местного руководства для его закрытия.

По возвращении в Ташкент епископ Андрей, ввиду невозможности скорого переезда новохиротонисанного епископа Луки на кафедру в Барнаул, попросил его возглавить Туркестанскую епархию. Таким образом, Ташкент стал одновременно кафедральным городом «тихоновской» и обновленческой епархий.

Первая архиерейская служба епископа Луки назначена была на 3 июня, воскресенье, день памяти равноапостольных Константина и Елены. Однако к тому времени все священники кафедрального собора разбежались, и служить епископу пришлось лишь с одним протоиереем Михаилом Андреевым. В алтаре присутствовал преосвященный Андрей (Уфимский).

В своей первой епископской проповеди Лука, обращаясь к своей собравшейся немногочисленной пастве, говорил: «Мне, иерею, голыми руками защищавшему стадло Христово от целой стаи волков и ослабленному в неравной борьбе, в момент наибльшей опасности и изнеможения Господь дал жезл железный, жезл архиерейский и великой благодатью святительской мощно укрепил на дальнейшую борьбу за целостность и сохранние Туркестанской епархии».

На следующий день студенты-комсомольцы Ташкентского университета устроили митинг. В принятом постановлении они потребовали от руководства университета увольнения профессора медицины, принявшего сан епископа.

Профессура, врачи и вообще интеллигенция Ташкента смотрели на религиозность В. Ф. Войно-Ясенецкого как на «своеобразное чудачество» и не придавали этому особого значения. А вот руководство университета оказалось в неловкой и сложной ситуации. В своих воспоминаниях И. А. Кассирский свидетельствует: «Когда профессор Войно-Ясенецкий стал церковным деятелем – архиепископом Лукой, – перед администрацией больницы и особенно университета, медицинского факультета и перед партийными органами возникли довольно сложные задачи. Как быть с новоявленным “протопопом Аввакумом” и одновременно профессором недавно открывшегося, первого в Средней Азии вуза, воспитателем советской молодeжи и крупнейшим специалистом, блестящим хирургом? В церкви он произносил проповеди, в предоперационной повесил икону, перед операцией спрашивал у ассистентов о больном: православный, христианин? Если да, то крестил пациента, затем крестился перед иконой и лишь после этого торжественно произносил: “Скальпель!”».

Войно-Ясенецкий самостоятельно развязал завязавшийся сложный узел: уволился по собственному заявлению. Следует подчеркнуть, что епископ Лука жестко противостоял обновленчеству, но не был политическим противником новой государственной власти. Даже более того, он считал ее «народной», «законной». Не случайно в своем последнем до ареста обращении (завещании) Лука наказывал пастве держаться избранного пути (то есть быть сторонниками Патриаршей церкви) и ни в коем случае не иметь какого-либо общения с «живоцерковниками», не подчиняться «лжемитрополиту», то есть обновленческому епископу