Николаю (Коблову), которого он назвал «лютым вепрем, возлегшим на горнем месте»[75]. Но в отношении власти наставлял: «Против власти, поставленной нам Богом по грехам нашим, никак нимало не восставать и во всем ей смиренно повиноваться». «Контрреволюционера» и «антисоветчика» из него впоследствии будут «лепить» органы ОГПУ-НКВД, намеренно превращая антиобновленческую позицию епископа в политическое противостояние власти.

10 июня епископ Лука отслужил свою вторую воскресную всенощную. В 11 часов вечера раздался стук в наружную дверь его дома. Затем последовали обыск и арест. Епископ простился с детьми и Софией Сергеевной и в первый раз вошел в «черный воронок». Так положено было начало одиннадцати годам тюрем и ссылок.

12 июня в «Туркестанской правде» был напечатан фельетон Горина «Воровской архиепископ Лука», в котором доказывалась «незаконность» с канонической точки зрения хиротонии Луки. А потому, утверждал автор, архиерейскую кафедру он захватил, незаконно, «воровским образом», за что должен быть «извержен». Приведем фрагмент, ярко характеризующий стиль изложения:

«…Жарко облобызав десницу бывшего Андрея Ухтомского, Валентин Ясенецкий в награду заполучил от него назначение викарием Томской епархии под именем епископа Барнаульского. Рукоположения же поехал он искать в богоспасенный город Пенджикент, где в ссылке томятся два других воровских архиерея Василий и Даниил. Эти-то воровские архиереи чисто воровским образом в Пенджикентской часовне без народа, без свидетелей и рукоположили честолюбивого “Валентинушку” в воровского епископа Луку… Как назначение, так и рукоположение “Валентинушки” есть действие абсолютно незаконное, как произведенное ссыльными неправомочными архиереями и вне пределов собственных их епархий»[76].

Так насильственными административными мерами власть изъяла епископа Луку из церковной среды. Но и в его отсутствие все лето 1923 года в Ташкенте продолжалась борьба «Живой церкви» против священников и верующих, оставшихся преданными «тихоновской церкви». В начале июля 1923 года в Ташкент прибыл новый управляющий обновленческой епархии – епископ Николай (Коблов). Деятельность его была направлена в основном на силовое подчинение православных приходов своей власти. При этом староцерковное духовенство, сопротивлявшееся «обновлению епархиальной жизни», смещалось с настоятельских мест, некоторые священники подверглись арестам и ссылкам. В ведение обновленческого Ташкентского епархиального управления перешли крупные ташкентские храмы: Спасо-Преображенский кафедральный собор, Иосифо-Георгиевский собор, Благовещенский вокзальный собор, Сергиевская церковь. Многочисленные ташкентские верующие, сохранявшие верность патриарху Тихону («тихоновцы», или «староцерковники», как их называли), остались без храмов. Верующие сообщали патриарху Тихону о бедственном положении православных Ташкента. Один из них в сохранившемся до наших дней письме сообщал патриарху: «Православные церкви ныне запечатаны все до единой и переданы группе верующих “живой церкви”, молящиеся разогнаны. Православная церковь в Туркестане ныне не существует. Прошу Вас, Святейший Патриарх, принять посильное, в Ваших условиях, участие в судьбах нашей православной церкви и спасти положение всех православных, ныне не имеющих места, где помолиться Господу Богу нашему»[77].

Власти подыгрывали обновленцам. Основная газета Туркестана «Туркестанская правда» на своих страницах постоянно печатала разоблачительные статьи под заголовками: «Поп-мошенник», «Завещание лже-епископа Ясенецкого», «Гибель богов», «Попы дерутся». Печаталась информация об антирелигиозных лекциях, которые заканчивались непременным принятием резолюций с пожеланиями скорейшего закрытия церквей и превращения их из «очагов суеверия» в школы и кульпросветучреждения.

1 августа газета поместила большое интервью с обновленческим епископом Николаем (Кобловым)[78]. Имя епископа Луки повторялось в интервью несколько раз, и всякий раз в сопровождении политических проклятий. Его деятельность оценивалась как «контрреволюционная демагогическая работа», ибо, как считал автор, была направлена не только против «обновления», но и против советской власти. Процитируем некоторые высказывания епископа: «Туркестанская епархия потрясена смутой, внесенной ташкентскими автокефалистами. Клеветой и демагогией таких лиц как Ясенецкий и Андреев опорочено ВЦУ, обновленческое движение, обманута масса, терроризована та часть духовенства и мирян, которые понимают, где истина и кому на руку контрреволюционная демагогическая работа»[79].

К середине августа все было кончено: все храмы в городе перешли к «живоцерковникам».

Епископ Николай (Коблов), хоть и говорил о себе как об «обновленце», но правил по-старинке: одних священнослужителей, противящихся его власти, свергал; других, его поддерживавших, всячески «ублажал» наградами и «хлебными» местами. Все это вызывало ропот и недовольство; делегации «обиженных» потянулись в Москву, в ВЦУ, с жалобами. В итоге в феврале 1924 года Коблов вынужден был покинуть Ташкент. На обновленческую Туркестанскую кафедру был назначен митрополит Николай (Федотов), бывший до этого обновленческим митрополитом Киевским. Он управлял епархией в 1924–1927 годах.

Глава 4

Годы арестов, тюрем, ссылок

1923–1942

Я полюбил страдание, так удивительно очищающее душу. Ибо должен засвидетельствовать вам, что когда шел я по весьма тяжкому пути, когда нес тяжкое бремя Христово, оно нисколько не было тяжело, и путь этот был радостным путем, потому что я чувствовал совершенно реально, совершенно ощутимо, что рядом со мною идет Сам Господь Иисус Христос и поддерживает бремя мое и крест мой.

Архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий)

Первый арест и ссылка. Туруханский край. 1923–1926

10 июня 1923 года вместе с епископом Лукой были арестованы епископ Андрей (Ухтомский) и протоиерей Михаил Андреев. Им было предъявлено обвинение в нарушении ряда статей Уголовного кодекса в части ведения антисоветской пропаганды, невыполнения распоряжений местной власти, распространения дискредитирующих советскую власть слухов, поддержки международной буржуазии, призывов к неподчинению власти, поддержания связи с ссыльными епископами. Священнослужители были помещены во внутреннюю тюрьму ОГПУ в одиночные камеры.

Первый допрос епископа Луки был совершенно нелепым: спрашивали о знакомстве с людьми, фамилии которых он слышал первый раз, о сообществе оренбургских казаков, о которых епископ тоже ничего не знал. Впоследствии выяснилось, что епископу дополнительно инкриминировали связи с оренбургскими контрреволюционными казаками и шпионаж в пользу англичан через турецкую границу.

Однажды ночью вызвали на допрос, продолжавшийся часа два. Расспрашивали о политических взглядах, об отношении к монархии и к советской власти.

– Вообще-то я всегда был демократом, – ответил Лука.

– Так кто же вы – друг наш или враг наш? – поставил вопрос ребром удивленный чекист.

– И друг ваш, и враг ваш. Если бы я не был христианином, то, вероятно, стал бы коммунистом. Но вы воздвигли гонение на христианство, и потому, конечно, я не друг ваш[80].

Из личных показаний епископа Луки (Войно-Ясенецкого)

18 июня 1923 г.

…Я тоже полагаю, что очень многое в программе коммунистов вполне соответствует требованиям высшей справедливости и духу Евангелия.

Я тоже полагаю, что власть рабочих есть самая справедливая и лучшая форма власти.

Но я был бы подлым лжецом перед правдой Христовой, если бы своим епископским авторитетом одобрил бы не только цели революции, но и революционный метод. Мой священный долг учить людей тому, что свобода, равенство и братство священны, но достигнуть их человечество может только по