Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сцену для представления устроили в главном корпусе храма, прямо перед статуей Будды Амитабхи. На высоком помосте установили классическую ширму из золотых листьев, перед которой и сидел актер, рассказывая свои истории. Просторный зал Омидо́ был забит до отказа — как взрослыми, так и детьми. И все, от мала до велика, с очень серьезным видом внимали каждому слову рассказчика.
Шоу закончилось, я вышла на улицу. Дождь почти перестал. А когда я проходила через самые огромные в Камакуре храмовые ворота Санмо́н, меня вдруг кто-то окликнул. Точнее, я даже не поняла, что обращались ко мне, и пошла себе дальше. И тогда меня окликнули снова, уже громче, а затем еще и хлопнули по плечу.
Я с удивлением обернулась. Передо мною стоял Барон. Вынув из одного уха таблетку наушников, он проворчал:
— Зову тебя, зову! Сколько можно меня игнорировать?!
Изъяснялся он, как и прежде, сплошными упреками.
— Простите! Я вас не заметила…
«Что за чушь!» — прочиталось на его лице. Из наушника в его руке доносился какой-то джаз. Ласковое воркование саксофона растворялось в ночной тиши.
— Ходила на ракуго?
— А куда ж еще? В такой день и в такую погоду? — сказала я и тут же угодила ногой в глубокую лужу. Он в испуге отпрянул, и я опять извинилась.
— Ох, простите!
Барон тем не менее даже не думал от меня отставать. Говорить ему, что ракуго мне понравилось, я не стала. Не хватало еще заводить с ним беседу. Но тут он спросил меня в лоб:
— Хатоко! У тебя есть немного времени?
Откуда он знает меня по имени? И за каким чертом ему тратить мое время?
Я не нашла, что ответить, и он продолжил.
— А то письмо ты написала отлично! — процедил он, глядя куда-то в сторону.
— Ну слава богу! Спасибо!
Уточнять, доволен ли он результатом, я не решилась. Но хотя бы один из камней с моей души наконец свалился.
— В качестве вознаграждения готов накормить тебя любым обедом, какой пожелаешь. Выбирай что угодно. Я все оплачу…
В сыром ночном воздухе его нагловатый голос звучал особенно резко. Оставив храм за спиной, мы зашагали по улице в сторону автобусного терминала.
Вообще-то, я предпочла бы оплату деньгами, но с таким типом, как этот Барон, лучше не спорить, подумала я. А если вообще отказаться от денег, еще неизвестно, как он себя поведет. Пускай уж будет как ему удобнее. В конце концов, даже получив с него деньги, я все равно спустила бы их на что-нибудь вкусненькое. А так даже побалую себя деликатесами подороже!
В затянувшейся паузе лишь его деревянные сандалии звонко клацали по мокрому асфальту.
— Тогда хочу жареного угря! — решилась я наконец. В принципе, я с самого начала хотела угря, но паузу выдержала, чтобы он не подумал, будто мне все равно. Не сомневаюсь, он бы и это вывернул себе на пользу.
— Угря? Ну что ж. Угря так угря… — Барон раздул ноздри с важным видом знатока и резко ускорил шаг. — За мной!
Полы его кимоно хищно раздувались на ветру. Догонять его пришлось чуть ли не бегом. В отличие от бодрого клацанья его сандалий мои резиновые сапоги хлюпали по лужам, скорее, жалобно.
В итоге он привел меня в «Цуруя́» — старенький трактир на отшибе набережной Юигахама, известный своими лучшими угрями в городе. Сама я, правда, в последний раз там угощалась еще старшеклассницей и за последние лет десять об этом месте даже не вспоминала. А если точнее, может, и вспоминала, да позволить себе не могла.
Остро-сладкий аромат соуса тарэ́ защекотал мои ноздри еще у входа. Само зданьице было узким и длинным. И правда, напоминало угря. Чтобы попасть в его чрево, я нырнула вслед за Бароном за раздвижную стеклянную дверцу в боковой части витрины.
— Ирасся́й![57] — тут же раздалось нам навстречу.
Барон, похоже, был здесь завсегдатаем. Поймав взгляд хозяина, он дружелюбно махнул рукой.
— Как всегда, но на двоих! — крикнул он. И вывел меня обратно на улицу.
— Одними угрями ужинать неинтересно, — заявил он мне. — Для начала заморим червячка салатами! Как тебе идея?
И он потащил меня через дорогу — теперь уже к итальянскому ресторанчику, чья витрина так и ломилась от салатовых муляжей. Мы уселись за барной стойкой и даже не стали заглядывать в меню. Барон заказал себе бокал шерри, а я попросила слегка охлажденного испанского красного. Нам тут же принесли хлеба и настрогали с ножа ветчины. Ветчина была из иберийских черных кабанчиков, а хлеб разогрели прямо перед нашими глазами на крошечной сковороде в специальной печи.
— Если набьем живот здесь, угорь потом не влезет, — предупредил Барон. — Так что пробуем только ветчину!
Вообще-то, хлеб мне тоже понравился, но я послушно поступила как велено и не пожалела.
— Ого… как вкусно! — сорвалось с моих губ, едва я попробовала кусочек. Нежнейшая ветчина с белоснежными жировыми прожилками просто таяла на языке.
— А то! — гордо усмехнулся Барон.
Прозрачные ломтики ветчины мы брали прямо руками. Барон почти моментально осушил бокал. Без напоминания, как старому клиенту, хозяин тут же подлил ему еще шерри.
От вина и электрокамина под боком я быстро согрелась. И уже пыталась охладить разгоряченные щеки ладонями, когда принесли салаты. Из крабов с пастой мисо под пьемонтским чесночно-анчоусным соусом «Ба́нья Ка́уда». А сразу за ними последовали еще и сами анчоусы, обжаренные в кипящем масле, которые Барон тут же элегантно спрыснул для меня лимоном.
— Жуй скорей, пока не остыли!
Что и говорить, грубоватость языка довольно чудно́ сочеталась в нем с галантными манерами.
И я поступила как велено. Подула на дымящуюся рыбешку, положила ее на язык, и мой рот заполнился вкусом моря. Я попробовала крабовый салат. Соус в крабах был дразнящим и смачным.
— Этак мы и здесь можем поужинать… — заметила я.
— Глупости! — одернул меня Барон. — Главное блюдо еще впереди. Ешь понемногу, не спеши! Что останется, всегда можно забрать с собой…
А ведь он прав, согласилась я. Большинство из нас почему-то уверено: чтобы насладиться вкусом блюда, нужно сразу доесть его до конца. Заглатываем побыстрее — и уже через пару секунд не помним, что именно съели. А вот если делать это медленно, с расстановкой, то и вкус смакуется дольше, и сытость приходит поздней…
Минут через тридцать Барон скользнул взглядом по часам на руке. И расплатился по счету. Мы снова пересекли набережную и вернулись в «Цуруя».
В ожидании угрей, шкворчащих на