Вздохи смешивались и плавились, рты размыкались, только чтобы снова столкнуться, между сплетенными тенями не осталось просвета. Он не сумеет ее отпустить, вдруг понял Кель. Он никогда от нее не освободится. Эта мысль ослепительной звездой вспыхнула в темноте у него под веками – и тут же погасла, смытая волной ощущений.

Он целовал ее, словно умирал от голода, – только чтобы оттолкнуть, будто пресытился до тошноты. Это была ложь. Он по-прежнему ощущал себя пустым и жадным. Саша отстранилась, с припухшими губами и миллионом вопросов в глазах, и он почувствовал, как рвется у него из груди алчное желание.

Кель направился было к двери, но по дороге передумал и вернулся, решив, что голод лучше жажды. Саша одним присутствием утоляла безымянную нужду у него в душе, а собственная комната сейчас казалась ему пустыней.

– Ладно. Ладно. Я не хочу уходить. – И Кель поднял ладони в защитном жесте, словно она его выгоняла. – Я останусь… но не разделю с тобой постель. Я к тебе не притронусь. И ты ко мне тоже.

Саша с готовностью закивала – ее голод явно не мог сравниться с его, – и, проворно стащив с кровати меховое покрывало, устроилась на полу.

– Саша! – рявкнул Кель. – Ты мне не служанка. И не рабыня. Это твоя кровать. И ты будешь спать в ней.

Женщина немедленно подчинилась, хотя на губах у нее играла улыбка. Да она над ним смеялась. Выставляла чертовым дураком. И все же… он не мог заставить себя уйти.

В итоге Кель остался у нее в покоях, но не нарушил слова. Он больше не коснулся ее и пальцем – лишь растянулся на полу, подложив под голову подушку, и принялся ждать, когда она уснет, чтобы избавиться от ненужных искушений.

– Рассказать тебе историю? – вдруг послышался в темноте Сашин шепот.

– Нет, – отрезал Кель. Этот голос его убивал. Кромсал на части. Все, что он мог, – молча лежать, прислушиваясь к ее дыханию.

– Ты меня еще поцелуешь?

– Нет, Саша. – И он с силой прижал ладони к глазам.

– Никогда? – В ее голосе слышалось такое сомнение, что Кель чуть не расхохотался – проклятый идиот! – а потом задумался, видела ли она их поцелуи в будущем. Эта мысль заставила его поперхнуться.

– Не сегодня, Саша, – наконец уступил он, чувствуя, как начинает уплывать на волнах сна.

– Почему? – спросила она, и одно это слово клинком провернулось у него в животе. Будь оно настоящим оружием, Кель уже истек бы кровью на полу, отчаявшись объясниться и быть понятым.

– Потому что я слишком долго любил и ненавидел не тех людей, – неохотно признал он.

– И теперь не уверен, как ко мне относиться? – Сашин голос был почти нежен.

– Да.

– Меня ненавидели прежде. Но вряд ли любили. Хотя… думаю… кто-то когда-то должен был, потому что я знаю, как любить.

– А ненавидеть? – резко спросил Кель, и его голос заметался по комнате. – Если ты не знаешь, как ненавидеть, откуда тебе знать, как любить?

– Мне не нужно знать, как умирать, чтобы жить, – просто ответила Саша, и Кель не нашелся с возражениями.

– Расскажи, в ком ты так ошибался, – попросила она.

Кель хотел притвориться спящим, но это было бы малодушно.

– Я ненавидел королеву Ларк. Презирал ее. И был с ней жесток.

– Почему?

– Потому что любил брата и боялся, что она его предаст.

– Но она не предала?

– Нет. Она… спасла его. – Саша молча ждала продолжения. – Я ненавидел Ларк, хотя она ничем не заслужила такого отношения. Но я любил своего отца.

Меч в животе провернулся еще раз.

– Конечно, любил. Я тоже люблю своего, хотя даже его не помню.

Кель то ли застонал, то ли рассмеялся, благодарный ей за эту ласковость – как бы она его порой ни раздражала, – но следующие Сашины слова заставили его вновь оцепенеть.

– И ты любил женщину, которая не любила никого, кроме себя.

Он не ответил. Не смог. Сашин голос стал тише, будто ее внезапно одолела дремота, но она все равно хотела закончить мысль.

– Она была очень красива. Но ей не хотелось быть только женщиной. Ей хотелось быть всем. Поэтому она превратилась в кошку с черным мехом и принялась виться у твоих ног. Ты попытался приласкать ее, но она изорвала твою одежду когтями и изранила до крови. Затем она превратилась в птицу. Ты попытался приручить ее, но она взлетела слишком высоко. Когда же ты был готов сдаться, она окликнула тебя, подманила ближе, и ты пошел за ней на берег моря. Там она бросилась в воду и обернулась чудовищем из темных глубин, акулой с сотней зубов, и ты последовал за ней по волнам, умоляя вновь стать человеком. Тогда она превратилась в прекрасную белую лошадь, а когда выбралась на сушу, убедила тебя сесть ей на спину. Она сказала, что не причинит тебе вреда, но опять преобразилась прямо под тобой и сбросила на землю.

Кель задумался, кто из его людей рискнул открыть Саше историю командира.

– Я думал, ты не видишь прошлое.

– Возможно, это не прошлое, – ответила она так тихо, что он едва разобрал.

Унижение и ярость, которые всегда наполняли его при мысли о леди Фири, тут же вернулись, обожгли горло и заставили сердце пуститься вскачь.

– Я ее больше не люблю, – пробормотал Кель.

Саша молчала так долго, что он решил, будто она уснула. Он тоже закрыл глаза, зная, что должен уйти, – и понимая, что никуда не уйдет. Он слишком много ночей провел с ней бок о бок и теперь не хотел засыпать в одиночестве.

– Я видела ее, Кель, – вдруг прошептала она. Кель судорожно вдохнул и рывком поднялся на ноги, склонившись над Сашей. Она до плеч закуталась в одеяло и подложила под щеку ладонь, огненные волосы рассыпались по подушке. Глаза женщины были закрыты, и она глубоко дышала, блуждавшая не то во снах, не то в видениях – Кель не смог бы сказать наверняка.

– Где, Саша? – спросил он. Но она не ответила.

* * *

Они покинули Инок еще до рассвета. Люди Келя вытянулись в седлах по струнке, источая фальшивую бодрость и старательно делая вид, будто всю прошлую ночь они посвятили крепкому здоровому сну. Если они хотели еще когда-нибудь насладиться свободой, подобной той, что выпала на их долю в последние два дня, им стоило быть убедительными. И все же Кель видел, как мужчины то и дело оглядываются на Инок, – никто не желал уезжать.

Между Иноком – крупнейшим городом одноименной провинции – и границей с Яндой было почти не на что смотреть и совсем нечего делать. Кель купил еще одну лошадь в конюшню, где держал своего жеребца, – славную пегую кобылу с мощным хребтом и спокойным нравом. Она обнюхала его шею и взяла угощение из рук, а когда он оседлал ее, выдержала вес капитана с покорным терпением. Значит, хрупкая женщина ее точно не обременит. Сашу срочно нужно было отсадить на отдельного коня, если Кель хотел добраться до столицы в здравом уме.